Аксель Сандемусе
Оборотень
Они превратили его в миф, а миф не может победить никто, даже он.
Ольга Дробот. «Убийство лишь заканчивает цепь событий…»
Хорошо бы начать предисловие уютным «Аксель Сандемусе — выдающийся норвежский писатель», да не выйдет. Герой этих строк с довольным хохотом съязвил бы, что не зря он, видно, всю жизнь наводил тень на ясный день: и успели-то написать о нем пять слов ровно, а уже ошибка на ошибке. Крещен он был под именем Аксель (через «икс») Нильсен, но, едва став самостоятельным, избавился от «креста» в имени, казавшемся ему зловещим предзнаменованием. В 1921 году он получает разрешение сменить фамилию на Сандемусе. В этом слове, сконструированном из названия норвежского местечка Сандермусе, своя межскандинавская лукавость: у норвежцев оно вызывает романтичные ассоциации со мхом и песком, датчанам же придет на ум грязный и шумный карьер. Детство писатель провел в крошечном датском городке Нюкебинг-Мурс, но сбежал оттуда на заре юности: сначала хлебнул лиха юнгой, потом метнулся в Копенгаген, где бился насмерть, пытаясь прокормить на литературные заработки рано появившихся троих детей, наконец — после неосуществившихся планов эмиграции на американский континент — перебрался в Норвегию, на родину матери. Как Джозеф Конрад, он сменил язык — перешел на норвежский, но при этом чуть ли не всю жизнь оставался подданным датской короны, из-за чего как негражданина его за нелояльность чуть было не исключили из Союза писателей Норвегии. Чтоб завершить этот сюжет, скажем, что умирать он попросил отвезти себя в Данию.
А уж слово «писатель» для него и вовсе было что красная тряпка для быка. «Писателем я бываю только в минуты вдохновения. Обывательское сознание прочно связывает вдохновение и сочинительство, особенно стихов. Для них оно бант на шее, горящие глаза и прочие атрибуты тихого помешательства», — сетовал Сандемусе. И мало кому приходит в голову, что вдохновение — это просветление, сдвиг в сознании, благодаря которому человечество познало любовь, науку и получило все, чем богато: от каменного топора до ракеты. Для художника — это никогда не приедающееся ощущение полной внутренней свободы, необходимость писать, только и исключительно чего душа пожелает. Так что не шлите писем «писателю
Сандемусе», может статься, что дома окажется один Сандемусе, а писателя в этот день не обнаружится.
Пожалуй, урожденный Нильсен принял бы с благодарностью только слово «выдающийся» в смысле из ряда вон выходящий. То есть не боящийся противопоставить себя по-солдатски подровненному коллективу. Это для Сандемусе мера всех мер, идеал, за стремление к которому он заплатил сполна, но так и не избавился от страшного подозрения: а вдруг я шагаю в строю?
Писатель родился на бедной пролетарской окраине в многодетной семье. Что означает не только то, что «блины были для нас роскошью, о которой начинали мечтать за много недель до торжественного дня», но и то, что в основе семейной философии — безграничное терпение и консерватизм, ведь любое резкое движение может разрушить хрупкий механизм выживания. Сандемусе работал с девяти лет, и мысль всю жизнь от гудка до гудка делать нудную монотонную работу приводила его в дрожь. Он мечтал о славе, странствиях и независимости. К моменту его конфирмации материальное положение семьи упрочилось настолько, что пятнадцатилетний Аксель сумел умолить родителей определить его в педагогическое училище. Здесь он увлекся теологией и всерьез подумывал о карьере священнослужителя (с этой мыслью он играл вплоть до 1920 года, когда заявил о выходе из государственной церкви). Но с Библией Сандемусе не расставался до гроба, всегда носил ее с собой и цитировал на каждый чих, как другие люди присказки или анекдоты.
После училища он год промаялся, но так и не пристроился, к возмущению родных, ни к какому делу, и от отчаяния весной 1916 года нанялся юнгой на допотопный бриг. Тяготы моряцкой жизни произвели на Сандемусе неизгладимое впечатление. Он и в литературу вошел как автор морских рассказов, а потом и романов.
Писатель считает, что моряки не могут не быть язычниками, ибо они ложатся и встают с мыслью о всесилии стихии и вся их служба проходит в ежесекундном ожидании смерти. В море некуда деться, матрос вынужден месяцами общаться, есть, пить, работать, делить одежду и даже койку с тем, кто волей случая оказался с ним в одном пропахшем спиртом, мочой и блевотиной кубрике. Сплошь и рядом это полоумные психопаты, беглые убийцы и половые извращенцы. От такой жизни психика моряков расшатывается, они легко переходят от сентиментальности к звериной ярости, не чувствуют края и настолько свыкаются со смертью, что и свою голову сложат без сожаления, и чужую снесут не задумываясь. А уж когда дело доходит до женщин…
И только об одном мечтает несчастный морской волк — чтобы садистом и шизофреником не оказался капитан: судовой Бог, царь и судия. Ибо доставшаяся ему бесконтрольная абсолютная власть развратит и святого. Короче, в романах Сандемусе не встретишь бравых морячков в клешах, которые справно несут службу, шлют письма старушке-маме и хором распевают псалмы. За что писателя немедля заклеймили как клеветника и очернителя, а после выхода в свет в 1936 году романа «Мы украшаем себя рогами» дело дошло до судебного процесса.
Между тем за «компромат» Сандемусе заплатил горькую цену. Некий мерзкий случай, связанный с унизительным физическим наказанием в капитанской каюте, заставил юнгу Нильсена бежать с корабля. Произошло это в последний день октября в Богом забытом месте, на Ньюфаундлендских островах. Не знающему языка и еще не очень возмужавшему юноше пришлось завербоваться на зиму в лагерь лесорубов — другой работы на острове не было. Выжил он только благодаря Большому Джону, старшему, здоровому и бывалому мужику, который в отместку за свою опеку всячески мучил и унижал беглого юнгу. Подробности этого житья описаны во всех романах об Эспене Арнакке и во всех них речь идет о трагическом исходе: в конце концов Большой Джон из чистой вредности отбивает у младшего товарища любимую девушку, и тот в помрачении рассудка убивает обидчика.
В сущности, Сандемусе всю свою жизнь писал одну, разбухавшую с годами книгу, потому что «творить — это значит самому себе устраивать Судный день… ибо, только выставляя свои ошибки на всеобщее обозрение и извлекая из них уроки, художник может принести пользу». Но поскольку публика любит сюжеты, действия, правых и виноватых, писатель сочинял истории. По большому счету, их было полторы, а уж говоря совсем