вверх и без разговоров!»

Трое грабителей распределили обязанности: двое очищали витрины, а третий следил за ходом операции с пистолетом в руке.

— Нам нужны одни солитеры… если только они в комплекте! — взял на себя труд объяснить третий.

Гольдштейн и Гольдштейн почли своим долгом улыбнуться. Единственное, что их волновало в данный момент, это номер «ситроена», который стоял перед дверью магазина и гудел заведенным мотором, а также более-менее точный словесный портрет нападающих, который они потом должны будут сообщить полиции и своим страховым агентам.

Удар рукоятью пистолета по голове помешал их планам.

Мадемуазель Жермен, появившаяся из двери в глубине помещения и никогда не умевшая управлять своими рефлексами, также была выведена из строя кусочком горячего свинца, который остался в ее лишившемся жизни миниатюрном теле.

— Женщины готовы! — цинично прокомментировал человек с револьвером. — Надо сматываться!

«Ограбление ювелирного магазина».

«Все помнят о дерзком ограблении, жертвами которого стали господа Гольдштейн и Гольдштейн, ювелиры, ограблении, сопровождавшемся убийством, и о том, что полиции удалось задержать преступников меньше чем через двое суток.

Вынужденные к даче показаний, злоумышленники утверждали, что сбыли свою добычу через посредничество некоего Фредерика Доло, замешанного в деле о торговле «живым товаром» и продаже наркотиков.

Тщательный обыск и подробный допрос не позволили, однако, изобличить последнего в пособничестве бандитам».

Пятидесятилетний мужчина с седыми висками успел прочесть это сообщение в газете не менее десяти раз, когда поезд остановился. Он вынул из багажной сетки зонтик и чемодан, спустился на перрон и покинул здание вокзала.

Возможно, из-за того, что шел дождь, городок показался ему, как никогда враждебным, а статуя Гамбетты — невероятно унылой…

На пороге магазина сестер Селерье он задержался на несколько секунд, чтобы пересчитать находившиеся в двойной витрине «епископские» и «епархиальные» свечи, затем повернул дверную ручку и вошел внутрь.

На продавщице — очаровательной брюнетке — был тот же красный свитер, что и всегда, но ее улыбке не хватало теплоты.

— Сожалею, мсье Доло! Барышни заняты и не могут вас принять. Впрочем, они пока не собираются ничего покупать у вас.

IV

— Добрый день, мсье… Путешествие было удачным?

Мартен Доло вошел, не ответив, сунул зонтик в подставку, повесил пальто и шляпу на бамбуковую вешалку и направился в столовую.

Там все было, как прежде: хорошо отполированный буфет, репродукции картин, обрамляющие камин из фальшивого мрамора, скатерки из кружев, связанных крючком, лунники в вазах под Галле и улыбающийся своей самодовольной улыбкой Фредди Доло, заключенный в рамку из позолоченного дерева.

— Удачным ли было путешествие?..

Мартен Доло рухнул в мягкое кресло и принялся расшнуровывать ботинки.

— Моя бедная Луиза! — продолжил он. — Я даже не заработал на то, чтобы покрыть свои расходы и хоть чем-то порадовать налоговую администрацию!

Луиза, невысокая служанка, спросила, округлив глаза:

— Почему? Разве свечи больше не покупают?

— Да нет… Но их не хотят покупать у меня, брата того, кто не сходит со страниц криминальной хроники!

Поднимаясь, Мартен оттолкнул кресло.

Может быть, не следовало заходить так далеко в признаниях? Нет! Само его существование зависело теперь от сплетен.

Взяв Луизу под руку, он подвел ее к портрету человека, чья насмешливая улыбка встречала его всякий раз, когда он возвращался домой. Портрет можно было принять за его собственное изображение. По крайней мере, если бы он тщательно прилизывал и красил волосы, вдевал в петлицу цветок, носил полосатый «гарвардский» галстук вместо галстуков с уже готовым узлом и брился каждый день.

— Однако у него вполне порядочный вид, у вашего мсье Фредди! — со вздохом произнесла Луиза.

Мартен согласился:

— Да. Это порядочная сволочь!

Он смотрел на портрет. Портрет смотрел на него.

— Не стоит распаковывать чемодан, Луиза! Можете убрать мои тапочки. — И он с печалью в голосе добавил — Я опять уезжаю.

Луиза, которая собиралась было уйти, развернулась на носочках, как танцовщица, и воскликнула:

— Вы опять уезжаете!.. Так скоро!.. Когда же вы вернетесь? — Она хотела бы знать, что отвечать молочнику, обещавшему пригласить ее на бал в мэрию.

— Не знаю, — сказал Мартен Доло. — Я… я собираюсь надрать уши Фредди.

Его слова, похоже, насмешили Луизу.

— А если он не позволит? — спросила она.

Мартен Доло улыбнулся в свою очередь. Той же улыбкой, что и Фредди, или почти такой же. Улыбкой, скорее, мудрой, выражающей не столько иронию, сколько горечь.

— Я напомню Фредди о тумаках, которыми угощал его, когда мы были пацанами. Впрочем, вряд ли он их позабыл.

Луиза моргала ресницами.

— Почему? Вы не ладили друг с другом?

Мартен тщательно взвешивал свой ответ. И ответ, кажется, дался ему нелегко:

— Нет… Мы любили друг друга, но нам не удавалось найти общий язык.

V

Мартен Доло поставил чемодан у ног и огляделся, вытирая пот со лба…

Суета царила вокруг; скрип тормозов и свистки чередовались в определенном ритме; нескончаемый поток автомобилей отделял его от противоположного тротуара; городской гул бился в двери вокзала, словно море, перебирающее в прилив гальку.

Мартен вздохнул. Никогда столица не казалась ему такой оживленной и шумной. Может быть, потому, что он так долго отсутствовал.

— Не хотите ли такси? — предложил ему носильщик.

— Спасибо, не надо, — ответил Мартен.

Он подождал, пока человек удалился, отошел от вокзального подъезда, затем, встав на краю тротуара, помахал зонтиком.

— Эй, такси!

Меньше чем через сорок минут — истина может казаться иногда неправдоподобной! — ему удалось остановить одну машину, водитель которой не стал сообщать, в какое место он едет, а вежливо осведомился, куда желает прибыть пассажир.

— Не знаю, — признался Мартен Доло, застигнутый врасплох. — Куда-нибудь, где можно развлечься.

— Подпольный бордельчик? — предположил шофер.

— Подпольный?.. Нет, не совсем. Скорее, кабаре, ночное кафе, пользующееся популярностью…

— «Петроград»?

— Если хотите!

«Петроград» был похож на «Славянки», «Тройки» и другие «Шехерезады» Мадрида, Рима, Брюсселя и прочих городов. Гарсоны — вывеска обязывает — были одеты в казачью форму (наполовину донскую, наполовину кубанскую), а оркестр, состоявший из балалаечников, ностальгически исполнял