придется перестать восхищаться одним, возможно, я перестану любить другого… Дорогой, не надо симпатичных бистро!»

Нет симпатичным бистро, так решила Диана. Нет эскападам вдвоем для мэтра Лежанвье, даже после бесконечных дней схваток с клиентом, полицией, свидетелями, министерством, гражданским обвинителем, председателем трибунала, двенадцатью присяжными, его собственными заключениями. Нет разрядке на следующий день после оправдательного приговора. Смокинг. Жесткая рубашка к смокингу, удушающий галстук. Лодочки на размер меньше. Сидней Беше, Луи Армстронг. «Луковицы». Наигранно любезные улыбки друзей, поздравляющих вас с надеждой, что завтра вы споткнетесь. Неизбежный Билли с его скрипучим цинизмом. Дото. Жоэль. Мэтр Кольбер-Леплан. X, Y, Z… Кто еще?

Вернер Лежанвье бросил взгляд на золотые настенные часы, висевшие между его собственным спартанским ложем и разубранной кроватью Дианы. «Старческая привычка — беспрестанно смотреть на часы», — с горечью подумал он. Как-то Диана ему деликатно намекнула: «Для мужчины, дорогой, жизнь начинается в пятьдесят лет! Не доверяйтесь часам!»

Внизу ритм калипсо сменил мамбо.

Вернер Лежанвье решительно поправил узел галстука и внезапно поразился своему отражению. Он отступил на два шага, потом сделал шаг вперед. В зеркале сутулый мужчина с землистым цветом лица, сединой на висках, выцветшими голубыми глазами повторял его движения.

«Сомнений нет, жизнь меня подкосила», — подумал адвокат словами Жоэль.

Раздвинув пальцами потемневшие веки, он убедился, что белки глаз отливают желтизной: «Печень», — решил он.

Снизу его призывал хор голосов.

Он повернул выключатель, с сожалением покидая комнату, в темноте пересек лестничную площадку и чуть не оступился на первой же ступеньке. «А я ведь ничего не пил!»

Он ничего не пил, но был вынужден уцепиться за перила, чтобы не упасть.

Вернер Лежанвье бесшумно пробрался в свой рабочий кабинет. Как вор. Он испытывал неодолимую потребность собраться с духом, прежде чем выйти на арену.

Включив лишь настольную лампу, от которой света в кабинете почти не прибавилось, он самым маленьким ключом открыл третий ящик стола слева.

С портрета, отливавшего сепией, ему улыбнулось лицо. Лицо Франж, его первой жены, креолки с неопределенными, словно незаконченными чертами лица, не сделавшей его ни счастливым, ни несчастным, просто оставившей его, из лени или равнодушия, неудовлетворенным. Позднее Франж ненадолго привязалась к Жоэль, их дочери, что, впрочем, не заставило ее ни лучше узнать, ни сильнее полюбить ребенка: ведь для этого требовались какие-то усилия, самопожертвование.

Суток не прошло со смерти Франж, а Вернер уже даже в мыслях не мог воскресить ее образ.

В самой глубине ящика стояла початая бутылка «Олд Краун», спрятанная там в предвидении тяжелых минут. Поколебавшись минуту, адвокат пальцем выбил пробку и поднес горлышко к губам.

Третьей вещью, извлеченной на поверхность, оказалась написанная лет тридцать назад новелла «Ветры и морские приливы», единственный его литературный опус:

Конец сентября. Время, когда Рамсгейт, еще накануне морской курорт, закрывает свои двери для отдыхающих и распахивает их перед океаном…

Адвокат не стал читать дальше — продолжение он знал наизусть, и оно ничего не стоило.

Зато красная тетрадь, засунутая между ежедневником и дневником, в которую он многие годы записывал все чем-то привлекшее его внимание, не утратила своей вечной юности. Стоило пролистать ее, чтобы обнаружить массу интересного:

Группы крови: I, II, III, IV.

Полиморфизм: означает свойство некоторых тел или субстанций представать в различных видах. Например, вода — лед, пар и т. д.

«Полтергейст»: явление, призрак (по-немецки).

По Бертильону: существует 77 форм носа и 190 типов ушей, в свою очередь отличающихся по бесчисленному количеству признаков (раковины, мочки, впадины, царапины и т. д.).

Из Финбера: бедуин, чтобы заставить верблюда опуститься на колени, испускает нечто вроде продолжительного всхрапывания: «И-кх, И-кх, И-кх!» Чтобы подозвать его, он кричит: «Аб, аб, аб!» Чтобы верблюд двинулся с места, погонщик восклицает: «Бисс!»

Умилившись, Вернер Лежанвье спросил себя, чем его заинтересовал способ общения погонщика с верблюдом, разве что один из них собирался вызвать другого в суд?

Одно было ясно — в то счастливое время его кругозор охватывал широкие горизонты.

«Женьшень»: монгольское растение, которому китайцы приписывают чудесные возбуждающие свойства. Его корень формой напоминает человеческое бедро, и утверждают, что он стонет, когда его вырывают из землм. (Женьшень-мандрагора?)

«Двенадцать — десять нашего будущего», — Ж. Эссиг, двенадцатиричная система.

«Ключ возьми золотой, и

по ступеням взойди,

Двери открой

шагам твоей вечной любви» (Стюарт Меррил).

Элен Ж… Гидромассаж, Мир 21–24, зв. до 9 или после 20 ч.

Весь во власти ностальгии, Вернер Лежанвье пытался безуспешно вспомнить, была ли Элен Ж. той белокурой русской, которая плакала в постели, или же маленькой шатенкой со шрамом, которая бросилась под поезд метро 14 июля.

Желая подкрепить слабеющую память, он снова поднес к губам бутылку виски.

Скрип открываемой двери, луч света, скользящий по ковру:

— Вы здесь, дорогой?.. (Диана) Мы вас ждем… Чем вы заняты?

— Ничем, я…

Первым делом спрятать «Олд Краун».

— Собираетесь с духом перед выходом?

Как хорошо она его знает!

И как плохо она его знает… иначе не приблизилась бы так неосторожно.

Ему достаточно было встать, чтобы обнять ее, провести жадными руками снизу вверх по двойному шелку платья и кожи.

«Двойной шелк» — случалось ему шептать по ночам.

— Мой дорогой мэтр! — запротестовала она приглушенно, — Пощадите свою покорную служанку!

Как всегда, она смеялась над ним! Он ослабил объятие, нашел ее губы, заранее зная, что они будут покорными и холодными.

— Вернер!

Интонация изменилась.

— Да?

— Перестаньте, на нас смотрят!

— Кто?

— Все, из соседней комнаты! Пустите же меня!.. Идемте…

Отпустить? Пойти за ней?.. Он лишь испытывал юношеское желание раздеть ее на месте, заглушая протесты поцелуями.

— Вернер, стоп!.. Вы меня пугаете!

«Вы меня пугаете»…

Это вмиг отрезвило его. Он вспомнил отражение в зеркале спальни, как он открыл свое новое — и старое — лицо.

— Извините меня… Не знаю, что на меня нашло…

— Я-то знаю, вы молодеете с