опустошил его и засунул под кровать. С некоторым усилием он выкинул из головы мысль о номере 13 и сел писать письма.

Его соседи вели себя спокойно. Время от времени открывалась дверь и в коридор выставлялась пара ботинок или мимо проходил коммивояжер, мурлыкая что-то себе под нос, а на улице порой грохотала по неровной булыжной мостовой телега или слышались быстрые шаги по тротуару.

Андерсон разделался со своими письмами, заказал в номер виски с содовой, потом подошел к окну и начал изучать глухую стену напротив и тени на ней.

Насколько он помнил, номер 14 занимал юрист, степенный человек, за едой мало говоривший и обычно погруженный в изучение небольшой стопки бумаг, лежащей рядом с его тарелкой. Однако он явно имел привычку давать выход своим эмоциям, когда оставался один. Иначе зачем надо было ему танцевать? Тень из соседней комнаты явно свидетельствовала о том, что именно так оно и было. Вновь и вновь его тонкий силуэт пересекал оконный проем, он махал руками, а вытянутая нога делала удивительно проворные движения.

Он был босиком, но на полу должен был быть расстелен толстый ковер, поскольку ни один звук не выдавал его движений.

Герр Андерс Йенсен, адвокат, танцующий в 10 часов вечера в гостиничном номере, был подходящей темой для исторической картины в торжественном стиле, и мысли Андерсона, как у Эмили в «Мистериях Удольфо», начали «сами складываться в стихотворные строчки»:

Если бы хозяин в этот момент не постучал в дверь, вниманию читателя могла бы быть предложена довольно длинная поэма. Судя по удивленному выражению лица, когда тот вошел в комнату, герр Кристенсен был поражен, как и до него Андерсон, чем-то необычным в облике помещения. Но он не сказал ничего. Фотографии Андерсона сильно его заинтересовали и дали почву для многих автобиографических разглагольствований. Было неясно, как перевести беседу в нужное русло, если бы адвокат вдруг не запел, причем в манере, не оставляющей ни у кого сомнений, что он был либо вдрызг пьян либо сошел с ума. Они слышали высокий тонкий голос с легкой хрипотцой, словно давно не звучавший.

О словах или мелодии не было и речи. Он поднялся на необычайно высокую ноту, а потом опустился до отчаянного стона, словно ветер в пустой трубе или орган, в котором внезапно прервалась подача воздуха. Это был действительно ужасный звук, и Андерсон почувствовал, что если бы он был не один, то сбежал бы в поисках укрытия и общества в номер, занимаемый каким-нибудь коммивояжером.

Хозяин сидел с раскрытым ртом.

— Ничего не понимаю, — наконец выговорил он, утирая пот со лба. — Это ужасно. Один раз я слышал нечто подобное, но решил, что это была кошка.

— Он что, с ума сошел? — сказал Андерсон.

— Наверняка, как это ни печально! Такой хороший клиент и, как я слышал, весьма удачливый в своем деле. У него, осталась семья с маленькими детьми.

В этот самый момент раздался нетерпеливый стук в дверь, и стучавший вошел, не дожидаясь разрешения. Это был адвокат в дезабилье и непричесанный; выглядел он крайне рассерженным.

— Прошу прощения, сэр, — сказал он, — но я буду вам очень признателен, если вы перестанете…

Тут он умолк, поняв, что никто из стоящих перед ним не может нести ответственности за причиняемое ему беспокойство. После секундного затишья шум возобновился с еще большей силой, чем прежде.

— Но что же, черт возьми, все это значит?! — взорвался адвокат. — Где это? Кто это? Что я, схожу с ума?

— Это, герр Йенсен, несомненно, исходит из вашей комнаты.

— Может быть, это кошка застряла в трубе или что-нибудь в этом роде?

Это было лучшее, что пришло на ум Андерсону, и он понял всю тщетность своих слов, пока произносил их; но все же это было лучше, чем стоять и слушать этот ужасный голос и смотреть на широкое лицо хозяина, который весь покрылся потом и дрожал от страха, сжимая ручки кресла.

— Невероятно, — сказал адвокат, — невероятно. У меня нет трубы. Я пришел сюда потому, что был уверен, что шум исходит отсюда. Это было явно в соседней комнате.

— Не было ли двери между моей и вашей? — нетерпеливо спросил Андерсон.

— Нет, сэр, — весьма резко ответил герр Йенсен. — По крайней мере, сегодня утром.

— Вот именно! — сказал Андерсон. — А сегодня вечером?

— Не помню, — неуверенно произнес адвокат.

Внезапно голос, кричащий и поющий в соседней комнате, умолк, и стало слышно, что певец начал смеяться низким тоном. Трое мужчин задрожали от страха, заслышав этот звук. Потом наступила тишина.

— Итак, — сказал адвокат, — что скажете вы, герр Кристенсен, что это значит?

— Боже мой! — воскликнул Кристенсен. — Что я смогу сказать? Я знаю об этом не больше вашего, господа. Я молю Бога, что… чтобы никогда больше не слышать подобных звуков.

— Я тоже, — согласился герр Йенсен и добавил что-то еле слышное. Андерсону показалось, что это были последние слова Псалтыри: «omnis spiritus laudet Dominum».

— Но мы должны что-то предпринять, — сказал Андерсон, — втроем. Может, пойдем и посмотрим, что там, в соседней комнате?

— Но это комната герра Йенсена, — простонал хозяин. — Это бессмысленно; он сам только что пришел оттуда.

— Я в этом не вполне уверен, — сказал Йенсен. — Думаю, этот джентльмен прав — нам надо пойти и посмотреть.

Единственными орудиями защиты, которые им удалось раздобыть, были трость и зонтик. Экспедиция вышла в коридор не без дрожи в поджилках. Снаружи стояла мертвая тишина, но из-под соседней двери пробивался свет. Андерсон и Йенсен подошли к ней.

Последний повернул ручку и резко и с силой толкнул ее. Бесполезно.

Дверь была заперта накрепко.

— Герр Кристенсен, — обратился Йенсен к хозяину, — приведите, пожалуйста, самого сильного, слугу. С этим надо как следует разобраться.

Хозяин кивнул и поспешил прочь, радуясь, что может покинуть место событий. Йенсен и Андерсон остались стоять в коридоре, глядя на дверь.

— Видите, это номер 13, — сказал последний.

— Да; вот ваша дверь, а вот моя.

— Днем в моей комнате три окна, — выговорил Андерсон, с трудом подавляя нервный смех.

— И в моей тоже, клянусь святым Георгием! — воскликнул адвокат, поворачиваясь и смотря на Андерсона. Теперь он стоял спиной к двери. В этот самый