Николай Исидорович Полотай Ракушка
Где отец достал такую диковинку — не знаю. Помню, все удивлялись ее величине и предполагали, что ракушку привезли из далекой заморской страны. Ракушка стояла на высоком комоде, посреди шкатулок, рамочек с фотографиями и прочей мелочи. Мать поднимала меня на руки посмотреть на ракушку. Потом комод продали, купили пузатый буфет. Ракушка переселилась на вышитую васильками ажурную салфетку, что лежала на средней полке буфета. А когда отцу подарили графин с набором граненых стаканчиков — они вытеснили ракушку. Она куда-то исчезла. Я жалел очень. Хотя, честно признаться, всегда чуточку ее побаивался. Особенно когда кто-то из мальчишек назвал ракушку чем- то вроде морской улитки. А улиток я терпеть не мог. Было мне около восьми лет, когда приехал к нам папин знакомый пианист. Увидел наш инструмент и стал играть. — Хочу сына учить, — робко кивнула на меня мама. Гость оживился, стал расхваливать детей, которые учатся музыке, рассказал о великом Моцарте (фамилиюя запомнил еще с тех пор!). Но гость мне не понравился. Он по-смешному высоко вскидывал свои длиннющие руки, замирал на несколько секунд, закрывал глаза и вдруг сверху обрушивал кисти на клавиши и быстро-быстро колотил пальцами по их перламутровым зубам. — Будешь, сынок, учиться? — Не буду! — По-че-му? — развел руками гость. — А по-то-му!.. Чтоб руки выросли, как у орангутанга! — И убежал. Уговаривали меня полгода. Научиться играть хотелось очень, но мальчишеская амбиция взяла верх… Напротив нашего дома жила семья Салищевых. Девочки Таня и Женя учились в музыкальной школе и целыми днями разучивали на пианино длинное-предлинное упражнение — ганон. Мать подходила к окну, слушала игру, умилялась: — Как хорошо играют девочки!.. А я свое: — Чего уж хорошего!.. Лапы отращивают!.. На какой-то праздник родители позвали в гости Салищевых. Пришли и девочки. Тане было лет тринадцать, а Женя — моя ровесница. Женьку за ее худобу мы дразнили Пикшей, Танечке же никто не дерзнул дать прозвища — уж очень она была красивой и доброй. Таня села за пианино и сыграла польку. Потом играла старинные танцы. Гости кружились в вальсе. А я из-за портьеры с завистью наблюдал за Таниными пальчиками, они так весело и быстро бегали по клавишам. И почему-то ждал: вот если сейчас Таня спросит меня, хочу ли учиться играть, отвечу сразу: «Хочу-у-у!!!» Но и мама и Таня словно сговорились: о музыке — ни слова! А мне уже страшно захотелось учиться и играть, как Танечка. Украдкой смотрел на ее пальцы и запоминал, с какого клавиша она начинала польку. Слух у меня, кажется, был неплохой. И когда дома, случалось, никого не было, я быстро поднимал крышку пианино и нажимал тот заветный клавишек. Первый знакомый звук так радовал, что я сразу поверил в свой талант… Но дальше — мотив обрывался и терялась его нить. Бог мой, сколько же я раз начинал свой тернистый путь в музыку с того злополучного клавиша!.. Впрочем, довольно быстро, как мне показалось, я таки находил пропавший мотив и ноту за нотой нанизывал на музыкальный стерженек польки. В какой-то раз на какой-то день мне удалось вчерне со сбивками проиграть мотив польки. Меня обуяла радость, я пришел в дикий восторг и наконец-то поверил в свои «исключительные способности», как принято было говорить мамашам при сомнительных успехах своих чад. Вероятно, моя «полька» звучала довольно- таки фальшиво, но меня увлекло само сочинительство: вот! могу сам сочинять! могу заставить петь, играть эти покрытые перламутром деревяшки клавиш! Я стал подбирать нехитрые знакомые мотивчики песенок и даже попытался написать свои «романсы» на стихи любимого поэта Алексея Кольцова. Что-то нравилось, что-то не нравилось, но какой-то честолюбивый бес толкал и толкал меня, подзадоривая: «Пиши! Сочиняй!» Даже как-то приснился «сам Моцарт», но уж очень смахивал на нашего знакомого гостя-пианиста, и я проснулся оттого, что меня этот обезьянорукий Моцарт тянул к пианино, а я упирался… Секрет моего сочинительства открылся неожиданно. В день именин, когда гости танцевали под Танины вальсы, наш сосед Павел Григорьевич, что жил под нами, вдруг объявил: — А сейчас мы попросим нашего «новорожденного» композитора сыграть свои сочинения!.. Я страшно покраснел и бросился бежать. — Куда-а! — поймала меня за рукав Таня и тоже сказала: — Уступаю место будущему таланту!.. Что я играл, как играл — не помню. Было стыдно, было радостно, было и просто приятно, что Танечка первая меня похвалила и даже поцеловала.На той же неделе мама повела меня к профессору музыки Ходоровскому. Старик-профессор давал частные уроки на дому. Сидел он в кресле-качалке, набросив на себя большой клетчатый платок, — боялся простудиться, так как жил в полуподвальной квартире. — Будем учиться, душа моя? — спросил он, рассматривая мои пальцы. — Оч-чень хорошие пальцы! — Только без этих… ганонов! — предупредил я. Профессор улыбнулся: — А почему? — Они длинные и противные… Учить ганон все же пришлось. А вскоре он мне так надоел, что я решил его подсократить. Но профессора не проведешь: поминутно останавливал меня и заставлял начинать снова. Ганон растянулся вдвое. Тогда я стал перевирать ноты. Думал, надоест профессору поправлять меня — он и уступит… Нет, не прошло! Снова возвращал к началу, к первой ноте. Ганон растянулся уже на версту. И вдруг осенила мысль. Стал присочинять к ганону несколько тактов, чтобы сбить профессора с толку. — Нуте-с, нуте-с! — старик снял очки. — Ну-ка, еще раз это место! Я повторил. Дважды. Трижды. Профессор откинулся на спинку качалки: — Недурно, недурно… Но вот что, душа моя, давай договоримся: занимайся пока тем, что я задаю играть по нотам. А дома в свободное время хоть пляши на клавишах… К профессору я больше не пошел. Даже никому не сказал. Кроме бабушки. С ней я делился всеми своими тайнами. А через неделю профессор приехал к нам на извозчике. Все выяснилось. Отец пожимал плечами. Мать, понятно, — в ужасе. Подслушиваю у двери. — Если вам трудно, я могу учить вашего сына бесплатно, — пытался выяснить причину профессор. — Да, он упрямый мальчик, с характером. Настойчиво перевирает, сочиняет всякую отсебятину… А я в детстве, когда учился музыке, разве не перевирал? Ого!.. Хотелось что-то свое сочинить. Свое!.. Уговорите сына посещать уроки. Уговаривали месяц. Никак не мог простить профессору эту «отсебятину». Так отозваться о моих сочинениях!.. Мать пошла окружным