Значит, закон сохранения энергии еще раз доказал свою полную целесообразность. Прощай, будь счастлив, дорогой покойник! Ничего не произошло, и мне нет никакого дела, что этот человек умер. Но я считаю своим долгом выразить мое искреннее сожаление оставшимся еще почему-то в живых родственникам и друзьям покойного.

— Благодарю вас, сэр, — сказал Стейфорс, задумчиво поглядев на джентльмена с рыжей бакенбардой.

И он с признательностью протянул ему руку.

2

Размышления о рыжей бакенбарде

Собственно говоря, то, о чем я пишу, будучи человеком с одной бакенбардой, вполне заслуживает того, чтобы я писал об этом, будучи человеком с двумя бакенбардами. Я пишу об относительности мирового движения и о последовательности беспричинных событий во времени. Все это в конце концов стоит одной оторванной бакенбарды конусообразного вида, острым концом вниз.

Я бы не стал и пытаться разрешить мои сомнения, если бы сегодня не исполнилось ровно шесть лет с того дня, как я лишился бакенбарды. Я утверждаю: каждый предмет любого формата, вида и состояния есть измерение объема его мирового места, который неизбежно связан со всеми другими предметами, занимающими определенное место в мире.

Поэтому отсутствие на моем лице одной рыжей бакенбарды есть факт огромной важности и почти космического значения. Рыжая бакенбарда английского джентльмена в оторванном состоянии нарушает мировой порядок. Констебль, оторвавший мою бакенбарду, стоял на Риджент-стрит — улицы, которая, в числе прочих, и до сих пор служит мне местом прогулок. Пиво, стакан, бочки и хозяин кабака в Питт-Роу в тот день, как обычно, были в полном моем распоряжении. Сидя за квадратным столом у окна, я размышлял об отсутствии пустоты в мировом пространстве. Напротив меня слева сидели двое джентльменов с одинаковыми лицами и в одинаковых цилиндрах.

Напротив меня справа сидел с газетой в руках толстый, как йоркширец, фабрикант, который, вероятно, и был йоркширцем.

Я наливал уже из третьей бутылки, как вдруг внезапно почувствовал подземный удар; на одно мгновенье под моими ногами, под кабаком, под улицей, под городом что-то переместилось. Лондон споткнулся, закачался из стороны в сторону и как будто подпрыгнул вверх.

Не прошло и минуты после этого, как фабрикант сказал, ни к кому, в сущности, не обращаясь:

— Дьяволы!

Помолчав с минуту, он снова повторил:

— Дьяволы!

— Хамы! — заорал он бешеным голосом, вскакивая и ударяя об стол обеими руками. — Эти мерзавцы лезут в парламент!

— Что вы изволили сказать, сэр? — спросил хозяин.

Я не успел еще допить свой стакан, как йоркширец разбил всю посуду на столе.

— Эти мерзавцы лезут в парламент, — повторил он с бешенством.

— Вы, конечно, говорите о лейбористах, сэр? — осведомился хозяин.

— Да! — подтвердил йоркширец с бешенством. — Дьяволы! Внесли билль. О новом представительстве. Долой! Билль! Билль! Бей!

— Да что вы, взбесились, что ли? — вскричал хозяин, но, увидев, что йоркширец ловко нацелился в него бутылкой, сел под прилавок и тоже закричал:

— Билль! Долой билль!

Двое джентльменов, сидевших в глубине кабака, поставили цилиндры на стол и в один голос повторили:

— Долой билль!

Спустя минуту йоркширец и двое джентльменов разбили всю посуду на столах и буфете, повалили стулья и, вылетев из кабака, с криком понеслись по лондонским улицам.

— Билль! Долой билль! Билль! Бей!

Я допил стакан и, ничего не уплатив за пиво, побежал за ними.

— Джентльмены! — кричал йоркширец, придерживая обеими руками живот и тряся жирными щеками. — Джентльмены! Лейбористы душат нас! Известно ли вам — черт возьми! — что они внесли в парламент новый билль? Долой билль!

Двадцать шесть лавочников и четырнадцать дам, согласно моему точному подсчету, через семнадцать минут присоединились к демонстрации. Констебли были подкуплены за те же семнадцать минут.

Мы пролетели одну, другую и третью улицу, джентльмены в цилиндрах с одинаковыми лицами увеличили толпу в четыре раза.

Йоркширец, взлетевший на чьи-то плечи, продолжал речь:

— Джентльмены! Идет зараза! Зараза, джентльмены! Лейбористы побеждают! Лезут в парламент! Пьют кровь! Бездельники! Мерзавцы! Джентльмены! Долой билль! Билль! Бей! Бей, джентльмены!

— Долой билль! — кричали цилиндры.

На углу Риджент-стрит стоял, как я об этом уже упоминал, констебль. Констебли, как я упоминал, были подкуплены. Поэтому, когда я проходил мимо него, он наступил мне на ногу. Пересекая под углом воображаемую воздушную плоскость, я выбросил руку вперед и ударил констебля в зубы.

3

Трое в трактире «Встреча друзей», Пэтериостер-Роу, 13

Вечером того же дня, когда Рэджинальд Стейфорс был плотно закупорен в гроб, а гроб опущен в землю, трое сидели за круглым столом в трактире «Встреча друзей», Пэтерностер-Роу, 13. Каменные ступени вели вниз, к пыльным лаврам, которые росли в бочонках. Трактир был почти пуст. Между омарами, розовевшими под стеклянным колпаком, колбасами и ветчиною катался толстый и веселый трактирщик.

На огромном прилавке лежали охотничьи сосиски и сыр с немигающими глазами.

— Норсуэй, Литльлэйк, — сказал один из сидевших за столом, высокий человек с острым носом. — Черт возьми, пожалуй, не меньше, чем два дня пути? Как ты думаешь, Джорджи?

Вор Джордж Стейфорс сидел на стуле верхом, опершись локтями на спинку стула и положив ноги на пивной бочонок. Он склонился над бумагой, которую держал в руках, и ничего не ответил.

— Лезла сорока под собачий хвост, — проворчал третий бродяга по прозвищу Шарманщик.

Они помолчали. Веселый трактирщик поглядел на них и с треском раскупорил бутылку.

— Нет, — вскричал Джордж Стейфорс, — не пойму! К черту! Хозяин, пива!

Хозяин, как детский мяч, подкатился к нему с бутылкой.

— Зачем тебе нужен этот чертеж? — сказал остроносый человек, шулер Джим Эндрьюс. — Место указано, деньги под скалою, чего ж больше?

Шарманщик встал и, хмурый, прошелся по комнате.

— «Я, Рэджи Стейфорс, в здравом уме и твердой памяти»… — пробормотал вор задумчиво. Он выпил пива и сказал, оборотясь к Эндрьюсу:

— Послушай, Джимми, ты не знал моего брата? Он не стал бы писать эту формулу напрасно. Он в отца, а отец не роняет ни одного слова впустую.

— Адрес у нас в руках, — сказал шулер, — неужели из-за каких-нибудь несчастных чертежей мы остановимся на полдороге? Довольно болтать, пора идти, время не терпит.

— Шел осел по дороге, хмм-прр-прр, да и лопнул, — проворчал Шарманщик.

Шулер допил свое пиво и с треском поставил бокал на стол. Он вышел в соседнюю