барабан. На семнадцать минут позже, чем в последний раз, — мелькнула мысль, — в общей сложности тридцать две минуты…

Оуэн Краули задрожал и потер рукой руку, будто сидел перед костром. Но это же кретинизм, подумал он, вот так из года в год вспоминать о своих дурацких фантазиях. Так недалеко и до сумасшедшего дома.

Он отвернулся от часов и окинул взглядом комнату. Подумав об окружающем комфорте, он улыбнулся. Собственный дом, удачное расположение, полка с рукописями слева от него. Все это было реально. Между детьми тоже была разница, которую можно измерить: один старше другого на полтора года.

Он прищелкнул языком, недовольный собой. Сплошной абсурд: не хватало только, чтобы он сам себе начал доказывать, что все это глупости. Откашлявшись, он энергично принялся прибирать на столе. Вот так. И так.

Он тяжело откинулся на спинку кресла. А может, и наоборот: ошибкой будет заставить себя не думать об этом. Ведь раз нелепое ощущение все время возвращается к нему, значит, оно должно иметь какое-то значение. И если с этим ощущением бороться, то можно просто потерять голову. Прописная истина.

Что ж, тогда буду рассуждать логически, решил он. Время — величина постоянная, отсюда и следует плясать. Но каждый воспринимает его по-разному. Для некоторых — оно тянется еле-еле, для других — летит незаметно. Значит, он просто принадлежит к числу тех людей, которые не замечают различных переходных периодов. И именно поэтому его мозг не забыл, а скорее, заострил свое внимание на том детском пожелании, которое он высказал пять лет назад.

Ну конечно же, в этом вся штука. Летели месяцы, исчезали годы — и все потому, что он именно так к ним относился. И…

Дверь отворилась, и в кабинет вошла Кэрол со стаканом теплого молока в руке, неслышно ступая по мягкому ковру.

— Тебе давно пора спать, — проворчал он.

— Тебе тоже, — ответила она, — а ты все сидишь и сидишь. Ты хоть знаешь, сколько сейчас времени?

— Знаю, — ответил он.

Пока он, прихлебывая, пил молоко, она села к нему на колени.

— Исправил гранки? — спросила она.

Он кивнул и обнял ее за талию. Она поцеловала его в висок. За окном, на темной зимней улице, тявкнула собака. Она вздохнула.

— Кажется, все это было только вчера, правда? — спросила она.

Он вздрогнул.

— А мне не кажется.

— Эх, ты!

Она шутливо ущипнула его за руку.

— Это Арчи, — послышался в трубке голос его агента. — Угадай-ка!

У Оуэна перехватило дыхание.

— Не может быть!

Он кинулся искать ее и в конце концов нашел ее в ванной. Кэрол закладывала постельное белье в стиральную машину.

— Малышка! — закричал он. Простыни полетели во все стороны. — Наконец-то!

— Что случилось?

— Кино! Кино! Они покупают моих «Дворян и Герольдов»!

— Не может быть!

— На все сто! И — слушай меня внимательно, садись и слушай, садись, тебе говорю, а то упадешь! — мне платят двенадцать с половиной тысяч долларов!

— Ох!

— И это еще не все! Они гарантируют мне контракт для работы над сценарием в течение десяти недель — слушай внимательно — по семьсот пятьдесят долларов в неделю!

Она взвизгнула.

— Мы теперь богачи!

— Не совсем, — сказал он, ходя взад и вперед по ванной комнате, — это только начало, друзья, толь-ко начало!

Октябрьские ветры налетали порывами на взлетную полосу, как морской прибой. Ленты прожекторов высвечивали небо.

— Как жаль, что дети не пошли меня провожать, — сказал он, обняв ее за талию.

— Они бы только промокли и намерзлись, милый, — сказала Кэрол.

— Кэрол, а может ты все-таки…

— Оуэн, ты же знаешь, если бы я только могла, я полетела бы с тобой, но тогда придется забирать Джонни из школы, и, кроме того, это будет стоить кучу денег. Перестань, ведь мы не увидимся всего десять недель. Ты и оглянуться не успеешь…

— Рейс двадцать семь на Чикаго и Лос-Анджелес, — объявил громкоговоритель. — Посадка у входа номер три.

— Ох, уже.

В ее глазах внезапно появилось потерянное выражение, и она прижалась к нему холодной щекой.

— Как мне будет тебя не хватать, любимый.

Самолетные колеса скрипнули, стены кабины затряслись. Мотор ревел все громче и громче. Оуэн оглянулся. Разноцветные огоньки аэродрома отдалялись. Где-то среди них стояла Кэрол, глядя, как нос самолета задирается в темную ночь. Он уселся поудобнее. «Это сон, — прошептал он и закрыл глаза. — Я лечу на запад, чтобы написать сценарий для кино по своему собственному роману. Господи боже мой, самый настоящий сон».

Он сидел в углу кожаного дивана. Кабинет его был просторен. Полуостров полированного письменного стола отходил от стены, кожаное кресло аккуратно стояло рядом. Твидовые занавеси скрывали гудящий кондиционер; подобранные со вкусом репродукции украшали стены; под ногами лежал ковер, мягкий, как губка. Оуэн вздохнул.

Его мысли прервал стук в дверь.

— Да? — сказал он.

В кабинет скользнула блондинка в облегающем свитере.

— Меня зовут Кора. Я — ваша секретарша, — сказала она.

Был понедельник, утро.

— Грубо говоря, восемьдесят пять минут, — сказал Мортон Закерсмит, продюсер. Он подписал еще одно извещение. — Этого вполне достаточно. — Он подписал еще одно письмо. — По ходу дела вы разберетесь, что к чему. — Он подписал еще один контракт. — Наш мир — совсем особенный. — Он сунул перо в подставку из оникса, и его секретарша вышла из кабинета, унося с собой груду подписанных бумаг. Закерсмит откинулся на спинку кожаного кресла, закинул руки за голову, вдохнул воздух полной грудью, так, что его модная футболка натянулась, облегая тело. — Да, дружок, наш мир — особенный, — сказал он. — Ах. Вот и девочка.

Оуэн поднялся на ноги, чувствуя, как напряглись мускулы живота, глядя на Линду Карсон, которая, скользя, прошла по комнате, протягивая руку цвета слоновой кости.

— Здравствуй, Мортон, дорогой, — сказала она.

— Привет. — Ее рука утонула в ладони Закерсмита, который одновременно взглянул на Оуэна. — Дорогая, хочу познакомить тебя с писателем, который сделает нам сценарий «Девушки и Герольда».

— О, как я рада, — сказала Линда Карсон, урожденная Вирджиния Остермейер. — Мне так понравилась ваша книга. Даже не знаю, как выразить свое восхищение.

Он поднял голову, когда в его кабинет вошла Кора.

— Не вставайте, — сказала она. — Я просто принесла вам отпечатанные странички. Пока что получилось сорок пять.

Оуэн смотрел, как она перегибается через стол. С каждым днем свитера обтягивали ее все сильнее. Казалось, что от одного ее дыхания ткань скоро не выдержит и лопнет.

— Ну в как, нравится? — спросил он.

Она приняла его слова