влечение к гуриям сладострастным!

Писал он так и о таком, что не будь он сначала царским сынком, а потом царем Израиля, многое ему бы не простили истинные проповедники! Восток, который славился всегда жестким надзором за женским целомудрием, стерпел от царя явную эротику, прославляющую не единственно позволенную любовь — любовь к мужу, но любовь вне брака и любовь далеко не платоническую. Многие из написанных Соломоном песен дают диалоги двух возлюбленных.

— О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! Глаза твои голубиные, уста твои любезны, как половинки гранатового яблока, два сосца твои — как двойня молодой серны, пасущиеся между лилиями.

— Пусть придет возлюбленный мой в сад свой и вкушает сладкие плоды его. Поставили меня стеречь виноградники, а моего собственного виноградника я не устерегла.

— О, как прекрасны ноги твои, дщерь именитая! Округление бедер твоих — дело рук искусного художника… Живот твой — круглая чаша, в которой не истощается ароматное вино… Чрево твое — ворох пшеницы, обставленный лилиями… Два сосца твои — как два козленка…

— Я принадлежу возлюбленному моему, а возлюбленный мой — мне; он пасет между лилиями. Левая рука его у меня под головою, а правая обнимает меня.

— Лобзай меня лобзанием уст своих! Ибо ласки твои лучше вина.

— Стан твой похож на пальму, и груди твои на виноградные кисти. Подумал я: влез бы я на пальму, ухватился бы за ветви ее, и груди твои были бы вместо кистей винограда, и уста твои — как отличное вино. Оно течет прямо к другу моему, услаждает уста утомленных.

Любил царь Соломон многих чужестранных женщин, кроме дочери фараоновой — первой своей жены. Были среди его жен и наложниц и сунамитянки, и моавитянки, и аммонитянки, и идумеянки, и сидонянки, И хеттеянки…

И прилепился к ним Соломон любовью. Правда, любовь ли то была или просто похоть? Ведь было у него даже по древнему еврейскому закону семьсот жен и триста наложниц. Ведь тут, меняя женщин каждодневно, встретишься с каждой раз в три года. Да и то в полумраке опочивальни царской да после обильного возлияния. О какой любви может идти речь, если он вел себя как похотливый козел в стаде молодых козочек?

Во время старости Соломона, жены его склонили сердце его к иным богам, и сердце его не было вполне предано Господу Богу своему.

Служил Соломон и Астарте, божеству Сидонскому, и Милхому, мерзости Аммонитской. Построил он капище Хамосу, мерзости Моавитской, и Молоху, мерзости Аммонитской.

Так сделал он для всех своих чужестранных жен, которые приносили жертвы своим богам.

А ведь Господь наказал сынам Израилевым: «Не входите к ним, чтобы они не склонили сердца вашего к своим богам».

… КОНЕЦ

Угасает жизнь, как свечка,

Все лишь прах и суета…

Жил зачем? Умру… И вечно

Будет только пустота.

Был в детстве у Соломона закадычный друг — Ахишар, сын градостроителя. Друзья росли вместе, проводили много времени за беседами. Правда, когда стали уже юношами, их пути разошлись: Ахишар с головой погрузился в любимое дело — он пошел о стопам своего отца, а Соломон проводил время в застольях да в развлечениях с девицами.

Когда Соломон стал царем Израиля, Ахишар остался его преданным слугой. Он построил Храм Господень, который завещал построить царь Давид. Построил он и дом самому царю Соломону. Он украсил Иерусалим многими дворцами и возвел городскую стену, которая сделала город неприступной крепостью.

Народ часто говорил «Храм Ахишара», «Стена Ахишара», «Дворец Ахишара». Возревновал к другу своему Соломон и прогнал его за пределы земли Израиля.

Так и остался Соломон один, без единственного друга своего, окруженный льстецами и прихлебателями, которые славили его в глаза за мудрость, справедливость и доброту. Да и за глаза никто не осмеливался хоть что-то сказать о Соломоне нелицеприятное — ведь доброхоты тут же донесли бы царю хулу, и хулитель рисковал потерять язык вместе с головой!

* * *

Стояла невообразимая жара, полуденное солнце будто нарочно застряло в зените, не желая склоняться к горизонту. Нестерпимо мучила жажда…

Все возвращается на круги своя… Так было при Царе Давиде, так осталось и при Царе Соломоне, сыне Давидовом…

Соломон задумчиво сидел под навесом в белом тканом хитоне. На мраморной площадке перед ним танцевали четыре юных полунагих красавицы. Они были прекрасны, волнообразные движения их рук и соблазнительные изгибы из талий манили, призывные движения их бёдер могли бы свести с ума кого угодно!..

Но Соломон сидел прикрыв глаза, сквозь его неплотно сомкнутые веки, танцовщицы были едва видны. На душе Соломона было мерзко… И уже давно…

Перед ним чередой проносились сонмы женщин, которых у него было столько, сколько бывает звезд в безлунную южную ночь.

А эта, как ее звали? Ну, последняя наложница моего отца? Сунамитянка… Ах, да — Ависага… И как билось тогда сердце, когда она тайком проскальзывала в мою спальню, стоило лишь заснуть отцу!

А потом эта невзрачная дочь фараона, которая ничего толком делать не умела. Тоже мне мумия египетская!

А потом пошло-поехало… Иную ночь с дюжину красоток ублажали меня одновременно.

Соломон потянулся к чаше, где в прохладной воде лежали сочные призывно красные гранаты. Слуга беспрестанно менял чашу, принося новую с только что налитой ключевою водой. Соломон достал гранат, слегка надрезал его по граням и разломил. Видимо, надрез был слишком глубок: гранат брызнул своей ярко багряной кровью на его белоснежное одеяние.

— Еще одна девственница окропила меня своей кровью! — в сердцах пробурчал Соломон и раздраженно бросил прочь гранат, который подпрыгивая на мраморном полу дворца, прокатился меж танцовщицами, которые замерли на мгновение, потом докатился до края площадки и свалился в песок.

Танцовщицы продолжили свой танец, но Соломон раздраженно прошипел:

— Пошли прочь с глаз моих…

Танцовщицы разбежались, боясь гнева всесильного повелителя. Соломон замер, устремив взгляд вдаль… Раздавалось пение цикад. На песке от легкого дуновения жаркого ветерка поднимались танцующими змейками маленькие смерчики, которые тут же моментально будто растворялись в воздухе. В воздухе пахло чем-то пряным.

Соломон проснулся от легкого прикосновения руки. Из-за спины раздался голос одного из телохранителей:

— О владыка Израиля! Да не прогневайся ты на раба своего, но дело не терпит отлагательств. Стражники около дворца задержали подозрительного человека. Он что-то высматривал, щупал камни