- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (51) »
Индии. Про покойную маму. Про мою жизнь до переезда в Йомияму и про мою жизнь после переезда. Про бабушку с дедушкой. Про Рейко-сан. Про разрыв легкого и госпитализацию. Про Мидзуно-сан…
Но Мей при этом совершенно не стремилась рассказывать что-либо о себе, если только я специально не спрашивал. И даже если спрашивал, она, как правило, обходила вопрос либо просто отказывалась отвечать.
– А хобби у тебя какое? Рисование?
Я даже такие вот формальные вопросы пытался задавать.
– Вообще-то мне больше нравится рассматривать картины, чем рисовать.
– О, правда?
– Даже если это всего лишь альбомы с репродукциями. У нас дома их очень много.
– А ты на выставке картин была когда-нибудь?
– В провинциальных городках вроде нашего – без шансов.
Потом она сказала, что предпочитает старую западную живопись, до импрессионизма. И что картины вроде тех, что пишет ее мать, Кирика-сан, ей безразличны.
– А куклы? – неожиданно для самого себя спросил я. – Что ты думаешь о куклах Кирики-сан? Они тебе тоже не нравятся?
– …Ну, как тебе сказать, – по ее лицу прошла тень. – Не могу сказать, что не нравятся. Есть некоторые, которые я люблю, но…
Я решил не углубляться в этот вопрос. Самым непринужденным голосом, каким только мог, я предложил:
– Будешь в Токио – заходи как-нибудь в гости. Пройдемся по музеям. Я тебе покажу, где что.
– Ладно. Как-нибудь.
Как-нибудь…
Когда настанет это «как-нибудь»? Вновь эта неясная мысль всплыла у меня в голове.
3 – Не хочешь заглянуть в кружок живописи? – предложила Мей на большой перемене в четверг, 18 июня. С утра безостановочно лил дождь, так что обед на крыше исключался. А в классе, вместе со всеми, нам есть не хотелось – нас же «не было». Как только закончился четвертый урок, мы, будто подав друг другу сигнал, одновременно встали и вышли в коридор. Тогда-то Мей и произнесла те слова. Мне в голову приходили лишь менее интересные места, так что я согласился сразу: – Давай. Кружок живописи обитал на первом этаже нулевого корпуса, в самой западной его части. Изначально он занимал обычный учебный класс. Потом его поделили пополам, и помещение кружка живописи стало вдвое меньше. Вторую половину занимал кружок культуры. Табличка на двери гласила: «Краеведческое общество». – Ой! – раздался возглас, едва мы вошли. Две девочки, которых я никогда раньше не видел. Судя по цвету их бейджиков, одна из них училась в первом классе, другая во втором. У второклассницы было спокойное узкое лицо и хвостик на голове, у первоклассницы – круглая детская мордашка и очки в красной оправе. – Мисаки-семпай! – воскликнула второклассница с хвостиком и удивленно заморгала. – Что ты здесь?.. – Так, захотелось зайти, – ответила Мей своим обычным бесстрастным тоном. – Разве ты не ушла из кружка? – Просто сделала перерыв. – Ооооо, правда? – это уже первоклашка в очках. Похоже, эти девчонки были не в курсе специфической ситуации в классе 3-3 (что, впрочем, неудивительно, если учесть правило «не рассказывать никому за пределами класса»). Они начали разговаривать с Мей абсолютно нормально – это было лучшим доказательством. – Эмм, а это кто? – поинтересовалась второклашка, глядя на меня. Мей тут же ответила: – Мой одноклассник Сакакибара-кун. Он и с Мотидзуки-куном тоже дружит. – Ооооо, правда? Первоклашка. Она это произнесла ровно тем же тоном, что и в прошлый раз, будто проигрывала одну и ту же запись. И выражение лица у нее было такое же – застенчивая улыбка… Ой. Это для меня не очень хорошо, пожалуй. – Он сказал, что его интересует кружок живописи, и я его привела, – дала Мей минимальное объяснение. – Ооооо, правда? – Ты собираешься вступить? – спросила второклашка, застав меня совершенно врасплох. – Ээ, я не планировал… В смысле, не знаю, я… Пока я сражался со словами, Мей скользнула мимо девчонок. Я последовал за ней. В комнате было куда опрятнее, чем я ожидал. Середину занимали два больших рабочих стола, в точности таких же, как в кабинете рисования. У одной стены выстроились шкафчики членов кружка, на противоположной висели большие металлические полки, где аккуратно стояли и лежали художественные принадлежности и прочие вещи. – Мотидзуки-кун совершено не изменился, – заметила Мей, подойдя к одному из нескольких мольбертов, стоящих в комнате. Взглянув на него, я увидел копию «Крика» Мунка – нет, не совсем копию. Детали фона были вроде не такие, как в оригинале, и человек, закрывающий уши руками, смахивал на Мотидзуки… …И ровно в этот момент вошел Юя Мотидзуки собственной персоной. – О, семпай. – Мотидзуки-семпай! Услышав девчачьи голоса, я обернулся – и да, в дверях стоял Мотидзуки. Как только он увидел нас с Мей, его лицо преобразилось, как будто он внезапно наткнулся на привидение или что-то подобное. – Ээ, девочки, можно вас обеих на минуту? Прямо сейчас? – обратился он к младшеклассницам, старательно не глядя на нас с Мей. – Мне срочно нужна ваша помощь. – Ооооо, правда? – Но ведь как раз Мисаки-семпай зашла… – Просто идемте. И Мотидзуки выскочил из комнаты, чуть ли не волоча девчонок за собой. Снова повернувшись к «Псевдо-Крику» на мольберте, Мей тихонько хихикнула. Это оказалось заразительно – я с трудом подавил смех. Тяжело было бы вести себя так, как будто нас «нет», в присутствии двух посторонних, не подозревающих, что происходит (и, конечно, объяснить им Мотидзуки не мог). Вот почему он должен был убраться отсюда под каким угодно предлогом. Интересно, что именно Мотидзуки придумает в качестве помощи, которая ему требуется от девчонок «срочно»? Мое воображение разыгралось, и мне стало даже немножко жаль Мотидзуки. Мей отошла от «Псевдо-Крика» и направилась в заднюю часть комнаты. Из-за шкафчиков она что-то вытащила. Это что-то было полностью обернуто белой тканью, но форма и размер дали мне понять, что это тоже мольберт. Мей осторожно отвернула край ткани. Там был холст десятого размера[1] лицевой стороной к мольберту. Мей тихо вздохнула и перевернула холст. Незавершенная картина маслом. И не нужно было спрашивать, чтобы понять, что рисовала ее Мей… На холсте был портрет женщины во всем черном. С первого взгляда в женщине угадывалась мать Мей… но. Ее лицо было неестественно рассечено надвое. Разрез шел от макушки через лоб, между бровей, через нос и рот. И половинки головы были раздвинуты в стороны буквой V. Такая вот картина. На правой половине рассеченного лица я увидел слабую улыбку. А на левой – грустное выражение. Ни крови, ни каких-то внутренних, подкожных структур на
3 – Не хочешь заглянуть в кружок живописи? – предложила Мей на большой перемене в четверг, 18 июня. С утра безостановочно лил дождь, так что обед на крыше исключался. А в классе, вместе со всеми, нам есть не хотелось – нас же «не было». Как только закончился четвертый урок, мы, будто подав друг другу сигнал, одновременно встали и вышли в коридор. Тогда-то Мей и произнесла те слова. Мне в голову приходили лишь менее интересные места, так что я согласился сразу: – Давай. Кружок живописи обитал на первом этаже нулевого корпуса, в самой западной его части. Изначально он занимал обычный учебный класс. Потом его поделили пополам, и помещение кружка живописи стало вдвое меньше. Вторую половину занимал кружок культуры. Табличка на двери гласила: «Краеведческое общество». – Ой! – раздался возглас, едва мы вошли. Две девочки, которых я никогда раньше не видел. Судя по цвету их бейджиков, одна из них училась в первом классе, другая во втором. У второклассницы было спокойное узкое лицо и хвостик на голове, у первоклассницы – круглая детская мордашка и очки в красной оправе. – Мисаки-семпай! – воскликнула второклассница с хвостиком и удивленно заморгала. – Что ты здесь?.. – Так, захотелось зайти, – ответила Мей своим обычным бесстрастным тоном. – Разве ты не ушла из кружка? – Просто сделала перерыв. – Ооооо, правда? – это уже первоклашка в очках. Похоже, эти девчонки были не в курсе специфической ситуации в классе 3-3 (что, впрочем, неудивительно, если учесть правило «не рассказывать никому за пределами класса»). Они начали разговаривать с Мей абсолютно нормально – это было лучшим доказательством. – Эмм, а это кто? – поинтересовалась второклашка, глядя на меня. Мей тут же ответила: – Мой одноклассник Сакакибара-кун. Он и с Мотидзуки-куном тоже дружит. – Ооооо, правда? Первоклашка. Она это произнесла ровно тем же тоном, что и в прошлый раз, будто проигрывала одну и ту же запись. И выражение лица у нее было такое же – застенчивая улыбка… Ой. Это для меня не очень хорошо, пожалуй. – Он сказал, что его интересует кружок живописи, и я его привела, – дала Мей минимальное объяснение. – Ооооо, правда? – Ты собираешься вступить? – спросила второклашка, застав меня совершенно врасплох. – Ээ, я не планировал… В смысле, не знаю, я… Пока я сражался со словами, Мей скользнула мимо девчонок. Я последовал за ней. В комнате было куда опрятнее, чем я ожидал. Середину занимали два больших рабочих стола, в точности таких же, как в кабинете рисования. У одной стены выстроились шкафчики членов кружка, на противоположной висели большие металлические полки, где аккуратно стояли и лежали художественные принадлежности и прочие вещи. – Мотидзуки-кун совершено не изменился, – заметила Мей, подойдя к одному из нескольких мольбертов, стоящих в комнате. Взглянув на него, я увидел копию «Крика» Мунка – нет, не совсем копию. Детали фона были вроде не такие, как в оригинале, и человек, закрывающий уши руками, смахивал на Мотидзуки… …И ровно в этот момент вошел Юя Мотидзуки собственной персоной. – О, семпай. – Мотидзуки-семпай! Услышав девчачьи голоса, я обернулся – и да, в дверях стоял Мотидзуки. Как только он увидел нас с Мей, его лицо преобразилось, как будто он внезапно наткнулся на привидение или что-то подобное. – Ээ, девочки, можно вас обеих на минуту? Прямо сейчас? – обратился он к младшеклассницам, старательно не глядя на нас с Мей. – Мне срочно нужна ваша помощь. – Ооооо, правда? – Но ведь как раз Мисаки-семпай зашла… – Просто идемте. И Мотидзуки выскочил из комнаты, чуть ли не волоча девчонок за собой. Снова повернувшись к «Псевдо-Крику» на мольберте, Мей тихонько хихикнула. Это оказалось заразительно – я с трудом подавил смех. Тяжело было бы вести себя так, как будто нас «нет», в присутствии двух посторонних, не подозревающих, что происходит (и, конечно, объяснить им Мотидзуки не мог). Вот почему он должен был убраться отсюда под каким угодно предлогом. Интересно, что именно Мотидзуки придумает в качестве помощи, которая ему требуется от девчонок «срочно»? Мое воображение разыгралось, и мне стало даже немножко жаль Мотидзуки. Мей отошла от «Псевдо-Крика» и направилась в заднюю часть комнаты. Из-за шкафчиков она что-то вытащила. Это что-то было полностью обернуто белой тканью, но форма и размер дали мне понять, что это тоже мольберт. Мей осторожно отвернула край ткани. Там был холст десятого размера[1] лицевой стороной к мольберту. Мей тихо вздохнула и перевернула холст. Незавершенная картина маслом. И не нужно было спрашивать, чтобы понять, что рисовала ее Мей… На холсте был портрет женщины во всем черном. С первого взгляда в женщине угадывалась мать Мей… но. Ее лицо было неестественно рассечено надвое. Разрез шел от макушки через лоб, между бровей, через нос и рот. И половинки головы были раздвинуты в стороны буквой V. Такая вот картина. На правой половине рассеченного лица я увидел слабую улыбку. А на левой – грустное выражение. Ни крови, ни каких-то внутренних, подкожных структур на
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (51) »