Александр Головков Блондинка
Владислав Игоревич спал нагишом, укрывшись мягким теплым одеялом, на широкой кровати. Он любил телесный комфорт, и душа от этого у него была мягкой, молчаливой. Будильник он заводил на без четверти шесть. В шесть часов начинались передачи местного радио, от которых он просыпался окончательно. А меж тем он дремал и нежился в постели. — На работу проспишь, — послышался ему женский голос. Приснилось. В его комнате никогда не было женщин. Он избегал страстей, и страсти его избегали. — Вставай, будильник прозвенел давно, — повторился голос уже с нотками раздражения. За окном серел рассвет. Он подумал, что это слышались голоса соседей за стенкой, протянул руку в изголовье и включил свет. Одеяло свесилось на пол. Простыня сбилась с постели и лежала рядом, раздражая вялыми складками. Он хотел поправить ее. — Отстань, — недовольно буркнула она. Серьезным людям в жизни не везет. А Владислав Игоревич был серьезным. Или считал себя таковым. Какую ошибку он совершил в жизни? В динамике зашипело, потом грянул первый аккорд и хор подхватил гимн: «Союз нерушимый республик свободных…» Простыня у него была одна. Старая. Жалко ее было выбрасывать. Когда к вещам относишься тепло, вещи оживают. — Началась постельная лирика, — не узнавая своего голоса, произнес Безуглов. Вот за что он и не любил фантастику — потому что там придумывали чепуху вроде той, которая с ним приключилась. Больше Владислав Безуглов решил пока ничего не говорить. Он подошел к окну, чтобы определить какое теперь время года. Вчера была весна. Если бы сегодня наступила осень… Он раздвинул гардины. Была весна. Весна, природа пробуждается. Поэтому все может быть. — Будешь на работе, подумай, как нам жить дальше, — сказала за спиной у него простыня. — Что ты имеешь в виду? — он обернулся, надеясь, что ответа не услышит. — Ты не находишь, что мы разные. Мы потеряли интерес друг к другу. — Ну, — согласился Безуглов. — Я так жить не могу, — продолжала простыня. — Давай расстанемся. По-хорошему. — Это как? — Не валяй дурака, ты прекрасно знаешь, что я говорю о разводе. — Да? — Мне нужен документ. — Разве мы супруги? — Но ты со мной спишь. Сколько лет!.. — Не с тобой, а на тебе. — Какая разница? — Я не могу дать развод, потому что ни на ком не женат. — Ах, так?! Тогда женись! — Чтобы женится, нужна женщина, — без претензии на оригинальность сказал Безуглов. — А я, по-твоему, кто? — спросила простыня. — Что ты строишь удивленные глазки? Ты со мной спишь. Почему ты думаешь, что на мне не надо женится? — Я прожил тридцать лет и три года, — овладев собой, ответил Владислав Игоревич. — И не слыхал, чтобы вещи говорили. Да притом всякую чепуху. — Значит, я для тебя вещь, — обиделась простыня. — Почему же ты со мной спишь? Владислав Игоревич не стал обсуждать положение. Он собрался, выпил чаю и ушел, надеясь, что как все началось, так все и образуется. Сказано уже, что был он человеком серьезным, нелепости его не занимали. Подумаешь, какая-то тряпка впала в амбицию. Выходя за дверь, он еще помнил о ней. Но, придя на завод, он уже думал о другом. Его ждала работа. Работа — это один из способов уединения. Агрегатные станки, токарные полуавтоматы… Все требовали к себе его внимания. На девушек, работавших за станками, он никакого внимания не обращал. За исключением, разве, нормировщицы Светочки. К ней он относился дружелюбно, как к хорошей соседке. Об этом все знали в женском коллективе. Но это ему было безразлично. У него был свой кабинет — мастерская с табличкой на двери: «Наладчик», где он работал и отдыхал. Там стояли верстак, три небольших станочка и мягкий диван. Там он пил чай со своим единственным другом электриком Гудимовым. В нашей разнообразной жизни Безуглова не могли сбить с его пути ни увеселительные заведения, ни общественные нагрузки, ни спорт. Понимающие люди сказали бы, что он аскет. Дом, работа. Третьего ему было не дано. Но йогой он не занимался. А с работы возвращался домой всегда почти в одно и то же время. Он прошел мимо разговорчивых соседок на кухне к своей комнате и отпер дверь ключом. Простыня лежала на кровати и смотрела телевизор. Программа посвящалась перестройке. Кто станет указывать, как развлекаться нечистой силе? Владислав понял, что придется менять привычный образ жизни. По крайней мере, ту часть, которая называлась досугом. С детства Безуглов не ходил гулять на улицу. В этот вечер он ушел. Он бродил по улицам и удивлялся, что за глупость с ним приключилась. Какая-то жутко сексуальная история. И с чего! Не был он Нарциссом. А женщин не любил, потому что… Ну, не находил он, что можно в них любить. Ничего смешного тут нет. Если с кем другим такое случилось, можно было бы посмеяться. А ему что теперь делать?! И как это он до сих пор не догадался завести собаку? Или котенка, по крайней мере? Вернулся он поздно. Простыня читала книгу или делала вид, что читает. Безуглов достал пакет супа и приготовил ужин. Приглашать к столу бессовестную вещь он, естественно не стал. — Ты обо мне не заботишься, — сказала простыня, когда он вымыл посуду. — Я о тебе позаботился, — возразил Владислав. — Я тебя вчера использовал по назначению. Я постелил тебя на кровать. А утром ты… — Что я? — дерзнула простыня. — Ты, оказывается, любишь семейные скандалы! — О какой семье ты говоришь? — Может быть, ты меня еще в шкаф собираешься засунуть? — Если будешь плохо себя вести, я тебя выброшу! — Оставь мечты, романтик! Да, я простыня. Но я не бездушное животное, с которым можно обращаться, как попало. Я не виновата, что меня назвали Простыней. А если меня назвали Простыней, это не значит, что на мне можно валяться всем, кому вздумается. Женись сначала! — Да кто ты такая? — Ты сам меня сюда притащил, я не напрашивалась. — Но я же тебя взял в магазине. Не тебя, так другую… — А зачем брал? От бессмысленных разговоров Безуглову захотелось спать. — Почему ты не даешь мне денег? — продолжала Простыня. — Зачем тебе деньги? — Мне нужно купить кое-что из вещей. — Косметику тебе не надо? — Я вижу, ты норовишь всем распоряжаться. Ты приходишь домой и начинаешь копаться в вещах так, как в своей душе не копался. Ты считаешь, что вещи должны тебе служить. Кто ты такой? — Не знаю, вещь ты или нет, — решил положить конец недоразумениям Славик. — Но я точно знаю, что ты не человек: у тебя паспорта нет. — Есть. — Ярлык? — А