надгробия.

Росуэлл и Дэни пару раз затеяли беззлобную перепалку, но никто их не поддержал. Натали все также сладко спала на плече Дрю.

В какой-то момент я наткнулся на Тэйт и поразился тому, какая она настоящая и плотная. Она, не говоря ни слова, обняла меня. Боль в руке почти не чувствовалась.

Кладбище лежало тихое и прозрачное, будто пригрезившееся и все это мне привиделось во сне — и мы шестеро, и эта узкая грязная тропинка.

Глава тридцать первая РАССВЕТ

На Конкорд-стрит над нашим крыльцом все еще горел фонарь, слепящий в тусклых предрассветных сумерках. Мы всей гурьбой поднялись по ступенькам, словно не могли расстаться друг с другом.

Я подергал ручку, но дверь была заперта, так что мне пришлось ненадолго привалиться к перилам, чтобы справиться с головокружением. Потом я собрался с силами и позвонил.

Эмма открыла дверь, взглянула и бросилась мне на шею. Я был с ног до головы в крови и грязи. Весь — куртка, руки и лицо — но Эмма прижалась ко мне и не отпускала. Она вся опухла от слез, словно проплакала целый год.

Отец рвал на себе волосы, меря шагами кухню. Мама неподвижно сидела за столом, сцепив руки перед собой, словно ожидая, когда он успокоиться.

Когда мы ввалились в дверь, они оба повернулись к нам. Целая буря чувств отразилась на лице отца — шок, смятение и облегчение, облегчение, облегчение. У мамы был такой вид, будто она вот-вот упадет в обморок, из чего я заключил, что выгляжу, наверное, просто ужасно.

Эмма висела у меня на руке, рядом стояли Тэйт и близнецы, все вместе мы, наверное, походили на кадр из военной кинохроники. Только Росуэлл выглядел относительно невредимым. Он держался настороженно и слегка насмешливо, как будто случайно затесался в нашу толпу.

Отец замер у противоположной стороны стола, глядя на меня. На всех нас.

— Ты серьезно ранен? Нужно ехать в больницу? — хрипло выдохнул он, и я почувствовал острый ржавый запах тревоги.

Я покачал головой, наклонился над столом и уперся здоровой рукой в столешницу.

— Часть крови не моя.

Он кивнул, провел рукой по глазам.

Мама, не отрываясь, смотрела на Натали, которая уже проснулась и сонно обводила глазами нашу кухню, продолжая крепко обнимать Дрю за шею. Мама подошла к ней, взяла ее личико в ладони, заглянула ей в глаза, потом отпустила Натали и повернулась ко мне.

— Это ты сделал? Ты вернул ее?

Я не ответил. Ведь это сделал не я. По крайней мере, не я один.

— Ты спустился туда, чтобы вывести ее наружу?

Я кивнул. Мне было уже ясно, что последует дальше: «Как ты мог так глупо рисковать собой?» Или, скажем: «Неужели ты не понимал, насколько это опасно?»

Но сейчас я не хотел говорить об этом. Потому что только-только начал осознавать, насколько был равнодушен к миру и закрыт для любви до того, как встретился с Морриган.

Я открыл рот, чтобы прервать маму, но, видимо, мысли слишком ясно отразились на моем лице, потому что она не стала дожидаться ответа, быстро пересекла кухню и обняла меня, обхватила за шею.

— Ты вернулся, — прошептала она. — Ты мог пропасть навсегда, но ты вернулся.

Это было так странно — стоять на кухне и обнимать маму. Моя мама была не из тех, кто любит плакать или обниматься, но сейчас она меня не отпускала.

— Ты герой, — прошептала она, комкая ткань на спине моей толстовки. — Настоящий герой!

Если быть совсем честным, то я не был никаким особенным героем. Я просто сделал грязную работу и совершил несколько безрассудных поступков, а потом закрыл глаза и понадеялся на лучшее. Нет, это не было геройством. Но мне было приятно знать, что мама считает иначе.

Я поднялся в ванную и, как смог, смыл с себя часть крови и грязи. Вся шея и одна сторона лица у меня были располосованы отметинами от когтей, зато рваная рана на руке почти затянулась, благодаря зеленой мази Джанис. Судя по тому, как быстро шло заживление, через несколько часов даже шрамы должны были исчезнуть.

Из зеркала на меня смотрело бледное и изможденное лицо живого мертвеца, зато мои глаза из черных сделались карими и, честно говоря, этот живой мертвец был все-таки больше живым, чем мертвым.

Выйдя из ванной, я увидел ждущую в коридоре Эмму. Ее рубашка была в грязи и бурых пятнах моей крови. Несколько секунд мы молча стояли, глядя друг на друга. Вид у Эммы был совсем измученный.

— Что она тебе сказала? — спросила сестра, забрасывая мою руку себе на плечи, чтобы я мог ее обнять.

Притянув ее к груди, я задумался о маминых словах, таких загадочных и таких неожиданных.

— Что она рада, что я вернулся. Что она думала, будто я никогда не вернусь.

— Значит, она тебя любит.

— Я знаю.

Эмма улыбнулась.

— И я тоже. Но это ты тоже знаешь.

Я тоже улыбнулся и обнял ее так крепко, что она взвизгнула.

— Я всегда это знал, чокнутая. Всегда-всегда.

Глава тридцать вторая СВОЙ

Понедельник был настолько обыкновенным, насколько это было возможно, учитывая обстоятельства. То есть, вполне обыкновенным. Чего у Джентри было не отнять, так это способности давать жизни возвращаться в нужное русло.

В школьном кафетерии все вели себя чуть тише, чем обычно, а у бедняжки Элис был такой же несчастный вид, как у Тэйт на следующий день после похорон Натали. Нет, никто не сторонился ее так, как сторонились Тэйт, но привычный кружок ее друзей заметно поредел. Мне показалось, Элис сама этого хотела. Они со Стефани ни на шаг не отходили друг от друга, словно пытались закрыть брешь, оставленную уходом Дженны. Все остальные просто оказались за бортом.

Похороны Дженны прошли в воскресенье. Я на них не ходил, но впервые при мысли об этом не чувствовал себя ни изгоем, ни достойным жалости одиночкой. Я просто знал, что схожу туда в другое время, постою на неосвященном участке и посмотрю на могилу Дженны, потому что я ее знал и помнил. Она была частью нашего города — такой же, как я.

Я стоял и смотрел, как Тэйт прорывается ко мне сквозь толпу в кафетерии.

День был холодный, но солнечный свет, бьющий в окна, играл на ее лице. Он освещал ее волосы так по-особенному, этого не видел никто, кроме меня, но это было совершенно неважно, потому что я видел, и мне это нравилось.

— На что ты так уставился? — спросил Росуэлл, поворачиваясь в сторону, куда я смотрел.

Под потолком жужжали лампы, но этот звук меня нисколько не раздражал. Обычный школьный звук, который я слышал, когда выныривал в окружающий мир.

Я улыбнулся, залившись краской.

— На Тэйт.

Росуэлл кивнул, вид у него был очень серьезный.

— Если говорить о прощении, то спасение ее сестры было отличным шагом в нужном