Леонов, подумав, сказал:

- В ведре - под бочкой. Еще случая не бывало, чтобы в то ведро заглянули, да туда и не склониться.

Сырая картошка - сильное средство против цинги. Она творит чудеса. Человек пухнет, кровоточат десна, но ему раза три-четыре поесть немного сырой картошки - и спала опухоль. Человек оживает!

- Добудь, добудь картошку! - просил меня бригадир портных. - Погрызем. Чесноку бы маленько...

Отправляли за зону новое белье, простыни из больничного хозяйства, наволочки... Портные за головки чеснока отдали новый пиджак, взялись сшить куртку и брюки по заказу Леонова.

- Не кончится добром, - предупреждал меня Вольдемар. - Найдется стукач. Первым тебя посадят в карцер, Леонова законвоируют. Могут и меня прихватить...

- Остановиться не могу, - признавался я Вольдемару. - Повара и пекаря чеснок просят, лук зеленый. Сапожники не дают покоя...

- Пиджак и брюки отправить легко, - сказал мне Леонов, - а вот не знаю, как быть с обувью... Пока тапочки в карман засунул. Проехали, а о сапогах - не берусь.

В глубоком ведре с пятнами подтеков, привязанном к дрогам, Леонов трижды провез картошку и в нем же осмелился переправить новые башмаки.

Портные в мастерской сшили узкий, короткий мешок из брезента, и Леонов провозил в нем бутылки молока, сметану, простоквашу, свежую мелкую морковь, огурчики. Мешок, заполненный провизией, он опускал в ведро или в дальний конец пустой бочки - это было не опасно, дежурный на вахте бегло заглядывал в бочку, ведром не интересовался. Брезент был плотен, и дурной запах через его ткань не проникал в бутылки. Портные получали яства, которые много лет им только снились.

- Согласен посидеть в карцере, - говорил мне исхудалый бригадир портных, - после того, как недельку сметанки поем, молочко попью, огурчики попробую. Сошьем, что закажут, лишь бы переправить...

Сапожники готовили туфли, тапочки, хотя Леонов не всегда соглашался перевозить их товар, говоря мне:

- Бедой кончим. Алчность одолела. Грешники мы, спаси царь небесный. Вам-то что с большим сроком, а меня законвоируют, в карцере насижусь...

- Не будь трусом, в крайнем случае дадут суток пять, но не законвоируют. Хлопотное дело...

- Да так-то оно так. Питаюсь лучше, чем на воле. Часом живем. А все-таки...

Мы с бочкой появлялись и в женской зоне - подъезжали к уборной.

- Красотка, задержись, - крикнул я.

- Черпай, черпай, вонюха... И убирайся! Ищи дуру.

А другая задержалась около нас. Приглядная, одетая чисто. Ждала, что скажем.

- Подойди ближе, - сказал я. - Не кусаемся. Не волки.

- Отчего вас называют золотарями?

- Золотые мы. Богачи.

Она молчала. Мы торопились заполнить бочку. Вдруг сказала:

- Забегай в гости. Чё лыбишься?

"Боязно к бабьему сердцу прилипнуть", - подумал я.

Синеглазая, пухленькая подошла ко мне ближе.

- Зойка. Забегай.

Только мне и Вольдемару разрешали бывать с бочкой у женщин. Вольдемар не знакомился с молодицами, а я загляделся на синеглазую Зою. Она была старшей дневальной и, понятно, на день оставалась в пустом бараке.

Однажды я принес Зое сливочное масло. Она рассмеялась:

- Люблю богатых женихов...

Скидывала с меня одежду, а я боялся задерживаться в ее бараке.

- Чудак! - Она смеялась. - Полежим здесь, как на воле... Я послала свою помощницу охранять нас. Появится дежурняк в зоне - она прибежит. Успеешь смыться. Редко случается с мужиком полежать. То начальника боишься, то уголочка нет. За чеснок и за масло благодарим. Нинку не помнишь? К повару бегала. Светленькая. Белоруска. Ватрушки он ей пек. Дважды в карцере отсидела. А недавно ее на сельхоз отвезли. Мечтает мальчонку родить. Досрочно освободят. Добилась. И мне бы давно рожать...

Вольдемар, покачивая головой, предостерег меня:

- Баба - главное зло.

- Молчал бы, если затвердело сердце. Без бабы народ бы вымер.

- Но только не здесь путаться... Жена - закон!

- Не хочется быть пугливым зайцем. Авось гром и не грянет.

- Жаль тебя, бабника. С дешевкой связался. Сгоришь! Загонят на общие, а оттуда прямая дорожка в деревянный бушлат...

- А я вас поняла, - сказала Зоя. - Отправим новенькое женское белье, запустим лапу в каптерку. Как это мы раньше не догадывались?

Леонов поотказывался, но все-таки сумел выгодно обменять юбки и чулки на продукты. Однако был недоволен:

- С бабьем лучше не связываться. Молчать не умеют.

Днем вдруг неожиданный обыск у нас в хибарке. Двое вольняшек старались. Беду навлек, я думаю, один наш работяга: не угостили его, лодырем называл Вольдемар. Не ворвались бы с обыском, если бы не донос.

В моей тумбочке - масло, сахар, чеснок; под кроватью - картошка. Дежурный по режиму, казалось, схватит меня за горло, он хрипло орал, дубасил кулаком по столу:

- Воруешь с кухни, со склада! Фашист! Вражина! Бабахнуть бы по морде...

- Гражданин начальник... - Я стоял по-солдатски навытяжку. - Моей вины нету. Картошка на складе летом у нас полугнилая, с ростками, дряблая, а моя одна к одной! А масло? И сравнивать не приходится. Да и сколько его там? Пол-литровая банка. У меня есть друзья. Попросили хранить. Обворуют их в бараке.

Дежурный вызвал старшего повара, тот сказал:

- Не наша картошка и не лежала с нашей. И масло не то...

- Но у него нет передач! Откуда он мог взять ее? И масло?

Я заранее условился с одним, будто бы он и другие хранили у меня передачи с воли. Тот подтвердил мои слова. Не попал я в карцер.

- Бог миловал. - Вольдемар улыбнулся. - Соврал ты ловко. Подготовился. Убедил. Но будем осторожнее...

Леонов с неделю ничего не вывозил за зону, хотя сапожники и портные предлагали всяческие мелкие изделия в обмен на молоко, на чеснок.

Меня вызвали к нарядчику. В чем дело? Я забеспокоился. Давно бы полагалось угощать нарядчика молоком. Загонят в бригаду на тяжелые работы? Я робко переступил порог его комнаты.

Вертлявый нарядчик с морщинистым лицом, с волосатыми руками кричал на бригадира, перебирая на столе формуляры. Я подумал: "На воле - вор, а здесь - царь и Бог. Ну и дурак я - забыл умаслить стервеца". Он сказал мне:

- Стой у двери. Фамилия? А-а... Это писатель? - Тон помягче. Докторам понравилась твоя работа. Ставят помощником санитарного врача. Вызывает Гринберг, начальница санчасти. Пойдешь утром. Те же уборные да плюс помойки, чистота в бараках, вши, клопы... Ты - фигура! Гроза! Ходи в чистеньком. Должны тебя побаиваться. Всё. - Он сел к столу. - Кто там еще?

Засучил рукава, будто готовился к драке.