благодарную почву.
Что можно сказать о четырнадцатилетнем мальчике, попавшем впервые, прямо из Лебедяни, в московское метро? Если б Мите, когда он спустился по эскалатору и вышел в просторный зал, сказали, что сейчас раздвинутся стены и он увидит морское дно со всеми его причудливыми обитателями, или с потолка спустится машина, которая увезет его на пятьдесят лет вперед, если бы ему пообещали сейчас показать самое громадное, самое немыслимое чудо, — он бы не удивился и поверил. Всю меру своего удивления он израсходовал. Сейчас всё казалось ему возможным. И когда из туннеля, гудя, вылетел поезд, Митя уже спокойно, как заправский пассажир, входил в вагон. Пять минут в метро, как казалось мальчику, сделали его взрослее и солиднее. Где-то далеко-далеко были бедные Миша, Витя и Володя, была мама, были люди, которые не видели этого чуда. Он так и шел потом по Москве от площади Маяковского к Спиридоньевскому, уже не удивляясь громадным домам, двухэтажным троллейбусам, потоку автомашин. Для каждого человека есть предел впечатлений, которые он может впитать за короткий промежуток времени. За этим пределом приходит абсолютное насыщение, и дальше впечатления уже не растворяются, а только всплывают и барахтаются на поверхности сознания. «Сейчас это я только так смотрю, — думал Митя, — а потом рассмотрю как следует». В Спиридоньевском переулке он легко нашел дом № 13, взобрался на третий этаж и позвонил. Дверь не открывали. Митя снял фуражку, пригладил волосы и снова позвонил. За дверью не было слышно ни звука. Он надавил кнопку и приложил ухо к двери: звонок работал. Позвонил еще и еще раз. Решил считать до пятнадцати и каждый раз после этого нажимать кнопку. Считал и звонил несколько раз. Потом сел на ступеньку и съел яблоко. Снова принялся звонить. Он еще ничего худого не предполагал, а просто злился на тетку: жаль было терять столько времени зря. Лучше уж было еще раз прокатиться на вокзал и обратно. Он вышел во двор и посидел на крыльце. Двое ребят играли в футбол. Вратарь стоял между портфелями, положенными на землю. Парнишка лет тринадцати разгонялся и ухарски бил по воротам. Вратарь, зажмурив глаза, кидался на мяч. Играли не важно. Стали играть еще хуже, когда увидели, что Митя смотрит на них. — Хочешь, ударь, — сказал мальчик, бивший по воротам. — Можно, — согласился Митя. Он ударил. Немного поспорили, попал ли мяч в штангу или в ворота. Потом повозились с мячом, обводя друг друга. Двое ребят пошептались, и вратарь спросил: — Ты на какой улице живешь? — Ни на какой. — Я серьезно спрашиваю. — Правда, нигде не живу. Я только приехал. — Из деревни? — Из города. — Из какого? — Из Лебедяни. Вратарь посмотрел на своего товарища и спросил у него: — Коля, мы Лебедянь проходили? — А чего ее проходить? Так себе городишко какой-то. — А вот не какой-то, — сказал Митя. — Там кто родился? — насторожившись спросил вратарь. — Я, ответил Митя. — Подожги, тебя серьезно спрашивают. Там что, — заводы какие-нибудь особенные? — Сейчас нет, а потом будут.
Вторая глава
1
Поезд пришел в Москву утром, на Павелецкий вокзал. Забравшись вечером на третью полку, Митя поставил в головах сундучок, корзину, рюкзак и решил подумать обо всем, что ему предстоит. Но, только решив начать обдумыванье и устроившись для этого поудобнее, он сразу же заснул. Разбудил его стук в перегородку: очевидно, козы требовали воды. Митя хотел повернуться на другой бок, но кто-то потряс его за ногу и сказал: — Эй, парень! Вставай! Москва. Митя метнулся к окошку, думая увидеть Москву такою, какою он представлял ее по кино и открыткам. Поезд, погромыхивая, переползал с пути на путь, тащился вдоль редких кирпичных зданий. Пассажиры готовились к выходу. Больше всего на свете Мите хотелось сейчас освободиться от своего багажа. Ему казалось, что, как только он развяжется с багажом, всё пойдет как по маслу. Камеру хранения он нашел легко: туда стремилась толпа пассажиров. Потный дядька в синем халате на голом теле подхватил Митины вещи с прилавка и понес их куда-то в глубину кладовой. Вернувшись и записывая что-то на бумажке он спросил: — Страховка? Митя молчал. Женщина, стоявшая позади, наклонилась к нему: — Сколько стоят твои вещи? — Я их не продаю, — быстро ответил Митя. — Да нет же, — засмеялась женщина, — ты должен только назвать сумму, в которую оцениваешь свой багаж. — Сто рублей. Дядька сунул ему квитанцию. Митя был свободен. Только теперь он вспомнил, что ведь его тетя должна была быть на вокзале, а он так и не задержался у своего вагона, как условился с матерью, чтобы тетка, не видавшая его двенадцать лет, могла подойти и спросить: «Ты Митя Власов?» Он попытался снова попасть на перрон, но не помнил, на какую платформу пришел его поезд. Провозившись с полчаса на вокзале, Митя решил ехать к тетке домой. Всё время ощупывая на груди деньги и документы, он вышел на площадь. Он еще в Лебедяни так подготавливал себя к первой встрече с Москвой, что в общем сейчас не растерялся. Да, конечно, город побольше Лебедяни. Шумно. Много автомобилей. Ну и что ж? Он не маленький. А то, что он не знает, в какую сторону итти, так москвич в Лебедяни тоже б растерялся. Попробуй, например, найди у нас Задонскую сторону, когда у Дона две стороны и не знаешь, какая Задонская, а какая просто так. Вот он сейчас спросит у кого-нибудь, где здесь у них в Москве Спиридоньевский переулок, — и всё. Подумаешь! Если б кто-нибудь из прохожих москвичей знал, что именно такие смелые мысли мелькали в голове мальчика, поящего у вокзала, они б, вероятно, очень удивились. Митя застыл посреди тротуара и только растерянно вертелся в разные стороны, когда его задевали прохожие. Они пробегали с таким деловым видом, что трудно было решиться остановить их. Но в конце концов он тоже приехал сюда не баклуши бить. Вот только сходит к тетке, определится куда-нибудь… Сейчас самое важное попасть к тетке. Митя спросил, как пройти к Спиридоньевскому. Четыре человека ответили: «Я не здешний». Три человека сказали: «Не знаю». Два человека показали в разные стороны. Десятый переспросил: — Спиридоньевский переулок?.. Это, брат, далеко. Площадь Маяковского знаешь? — Знаю, — соврал Митя. Ему показалось неловким совсем уж не знать Москву. — Ну, вот доедешь до Маяковского, а там спросишь. Пришлось начинать с начала. Через десять минут он был в метро.
Что можно сказать о четырнадцатилетнем мальчике, попавшем впервые, прямо из Лебедяни, в московское метро? Если б Мите, когда он спустился по эскалатору и вышел в просторный зал, сказали, что сейчас раздвинутся стены и он увидит морское дно со всеми его причудливыми обитателями, или с потолка спустится машина, которая увезет его на пятьдесят лет вперед, если бы ему пообещали сейчас показать самое громадное, самое немыслимое чудо, — он бы не удивился и поверил. Всю меру своего удивления он израсходовал. Сейчас всё казалось ему возможным. И когда из туннеля, гудя, вылетел поезд, Митя уже спокойно, как заправский пассажир, входил в вагон. Пять минут в метро, как казалось мальчику, сделали его взрослее и солиднее. Где-то далеко-далеко были бедные Миша, Витя и Володя, была мама, были люди, которые не видели этого чуда. Он так и шел потом по Москве от площади Маяковского к Спиридоньевскому, уже не удивляясь громадным домам, двухэтажным троллейбусам, потоку автомашин. Для каждого человека есть предел впечатлений, которые он может впитать за короткий промежуток времени. За этим пределом приходит абсолютное насыщение, и дальше впечатления уже не растворяются, а только всплывают и барахтаются на поверхности сознания. «Сейчас это я только так смотрю, — думал Митя, — а потом рассмотрю как следует». В Спиридоньевском переулке он легко нашел дом № 13, взобрался на третий этаж и позвонил. Дверь не открывали. Митя снял фуражку, пригладил волосы и снова позвонил. За дверью не было слышно ни звука. Он надавил кнопку и приложил ухо к двери: звонок работал. Позвонил еще и еще раз. Решил считать до пятнадцати и каждый раз после этого нажимать кнопку. Считал и звонил несколько раз. Потом сел на ступеньку и съел яблоко. Снова принялся звонить. Он еще ничего худого не предполагал, а просто злился на тетку: жаль было терять столько времени зря. Лучше уж было еще раз прокатиться на вокзал и обратно. Он вышел во двор и посидел на крыльце. Двое ребят играли в футбол. Вратарь стоял между портфелями, положенными на землю. Парнишка лет тринадцати разгонялся и ухарски бил по воротам. Вратарь, зажмурив глаза, кидался на мяч. Играли не важно. Стали играть еще хуже, когда увидели, что Митя смотрит на них. — Хочешь, ударь, — сказал мальчик, бивший по воротам. — Можно, — согласился Митя. Он ударил. Немного поспорили, попал ли мяч в штангу или в ворота. Потом повозились с мячом, обводя друг друга. Двое ребят пошептались, и вратарь спросил: — Ты на какой улице живешь? — Ни на какой. — Я серьезно спрашиваю. — Правда, нигде не живу. Я только приехал. — Из деревни? — Из города. — Из какого? — Из Лебедяни. Вратарь посмотрел на своего товарища и спросил у него: — Коля, мы Лебедянь проходили? — А чего ее проходить? Так себе городишко какой-то. — А вот не какой-то, — сказал Митя. — Там кто родился? — насторожившись спросил вратарь. — Я, ответил Митя. — Подожги, тебя серьезно спрашивают. Там что, — заводы какие-нибудь особенные? — Сейчас нет, а потом будут.
