оглянулся — и застыл.

У фермы был припаркован тот самый новенький внедорожник, который я видел тогда у Шеллиного киоска с хот-догами, — машина Лонни Паккарда. Тут через поле метнулась дородная фигура, тащившая под мышкой знакомую оранжевую фиговину — бензопилу. Человек запрыгнул в машину, завел мотор и укатил.

Я беззвучно выругался.

— Джастин! — донесся откуда-то из леса встревоженный голос Валы. — Давай быстрее!

Она стояла в начале тропы неподалеку от утеса. За неровной стеной тощих, кривых деревьев виднелись две сосны и желтела впадина — пень от рухнувшей сосны. В воздухе висел острый запах сосновой живицы и древесных опилок и еще выхлопных газов бензопилы.

Но никаких признаков присутствия Лонни или еще кого-либо не было.

— Смотри, — хрипло произнесла Вала. Она вцепилась в меня и дернула к себе; ее прикосновение леденило, словно укол новокаина, у меня даже онемела рука. — Вон там! Яхта!

Она указала на каменистый берег и на впадающую в залив пристань, у дальнего края которой покачивалась на волнах небольшая моторная лодка, «Бостон вейлер». А дальше, над серой водой, возвышалась громада «Ледяной королевы» с убранными парусами.

Яхта стояла на якоре. Несколько фигур мельтешили на палубе. Я прищурился, пытаясь разглядеть, нет ли там кого-нибудь из знакомых. Под ребра мне впился холод: это Вала ткнула меня локтем и указала на камни внизу.

— Это он? — прошипела она. — Это Тарни?

Сначала я увидел Зиму: он несся по берегу, перескакивая с валуна на валун. На берегу у пристани стояли два человека. Один был высокий, в оранжевом спасательном жилете, ярко-оранжевой вязаной шапке и резиновых сапогах с высокими голенищами. Второй был пониже, седой, слегка грузный, в солнцезащитных очках и красно-белой ветровке, полосатой, как паруса «Ледяной королевы».

— Это он, — отозвался я.

Вала устремила на меня напряженный взгляд небесно-голубых глаз.

— Ты уверен?

— Угу. Я видел его фотографию в газете. И в сети.

Вала встала в начале тропы и уставилась вниз. Со стороны камней донесся разгневанный голос — это говорил Зима. Потом к нему присоединился другой голос, более спокойный, а затем третий, сначала ровный, а потом веселый. Зима выругался. Никогда бы не поверил, что он знает такие слова. Третий собеседник — Тарни — рассмеялся еще сильнее.

Я посмотрел на Валу. Она по-прежнему следила за происходящим, уцепившись за ветку березы, что росла рядом с тропой. Казалось, будто она задумалась, может даже погрузилась в грезы, настолько у нее был мирный, спокойный вид, будто она позабыла, где находится и что происходит вокруг. Наконец Вала покачала головой. Не оглядываясь на меня, она отломала ветку, бросила ее и двинулась вниз, к берегу.

Я пошел было за ней, но заколебался.

Ветка лежала поперек узкой тропы, у моих ног. Там, где ее держала жена Зимы, листья пожухли и потускнели, сделавшись из желто-зеленых тускло-серыми, как лишайник, а белая кора березы почернела и пошла тугими, словно бы обугленными завитками.

Я попробовал поднять ветку. Она оказалась неподъемно тяжелой.

— Это теперь моя земля! — донесся голос Томаса Тарни. — И потому проваливай отсюда к чертям собачьим!

Я взглянул вниз и увидел фигурку Валы. Она легко перепрыгивала с валуна на валун, направляясь к пристани. Я стал спускаться по склону следом за ней.

Почему-то я не мог двигаться так быстро. Быть может, потому, что до меня здесь промчались сперва Зима, потом Вала и узкую тропу засыпало небольшими камнями. Из-за них мне приходилось пробираться осторожно, чтобы не грохнуться.

Вдобавок к этому землю то там, то тут покрывали белые пятна инея, я соскальзывал с них и раз чуть не навернулся — мог бы и голову расшибить. Тяжело дыша, я остановился на минутку. Придя в себя, я посмотрел на берег, туда, где в граните утеса находилась глубокая расщелина. Там, застряв в ней, красовалось спиленное дерево, и казалось, будто оно растет из камня. Сосна склонилась над водой, черная в тени отвесной скалы; ее огромные ветви были еще зелеными и на вид крепкими. Запах сосновой живицы заглушал запах моря. В верхушке кроны кто-то зашевелился, потом взлетел и закружил над заливом — белоголовый орлан, недавно перелинявший, еще крапчатый.

Я не удержался и заплакал. Ведь каким бы могучим и крепким ни выглядело это дерево, я знал, что оно мертво. Ничто не вернет его к жизни. Оно зеленело еще при пассамакводах, оно видело моряков, приплывавших из-за океана, и туристов в лодках из порта Пэсвегаса, и, может даже, видело сегодня утром «Ледяную королеву» с ее красно-белыми парусами и Томасом Тарни, наблюдающим с палубы, как Лонни Паккард достает бензопилу из своего внедорожника.

Сосна в конце концов рухнула, а я даже не услышал этого грохота.

А вот Вала услышала.

«Джастин, будешь при ней, понял?»

Я глубоко вздохнул, притормозил, вытер глаза, убедился, что Вала по-прежнему внизу на камнях, а потом опять стал спускаться. Когда я наконец добрался до подножия склона, мне и дальше пришлось двигаться осторожно: между гранитными валунами стояли лужицы воды, оставшейся после прилива. Некоторые из них затянуло тонким ледком, и все они были скользкие от водорослей. Я двинулся к пристани, торопясь, насколько хватало сил.

— Эти деревья не твои! — Голос Зимы прозвучал настолько громко, что у меня заболели уши. — Это королевские сосны, они не принадлежат ни одному человеку!

— Мне принадлежит эта земля! — парировал Тарни. — И если это не делает меня здесь королем, то я уж и не знаю, что еще для этого нужно!

Я преодолел последнюю каменную россыпь и подбежал к Вале. Зима стоял в нескольких ярдах от нас, возвышаясь над Томасом Тарни. Спутник Тарни находился у края пристани; ему было явно не по себе. Я узнал его: это был Эл Элфорд. Прежде он трудился помощником капитана на маленькой яхте в порту Пэсвегаса. Теперь, судя по всему, он работал на Тарни.

— Королем? — повторила Вала. — Хан эр кликкапур. — Она взглянула на меня краем глаза. — Он спятил.

Возможно, на меня подействовали ее слова, или я злился на себя за свои слезы, но я шагнул к Тарни и заорал на него:

— Противозаконно уничтожать эти деревья! Здесь вообще нельзя ничего рубить без разрешения!

Тарни повернулся и уставился на меня. Кажется, он впервые был захвачен врасплох — может, даже смущен или пристыжен. Нет, не тем, что он сделал — это я понимал, — а тем, что кто-то другой, простой мальчишка, знал о его поступке.

— Это еще кто? — Голос его сделался фальшиво бодреньким. Таким тоном взрослые говорят, когда их застукаешь за чем-нибудь вроде курения, выпивки или драки с женой. — Это твой сын, Зима?

— Нет, —