— Занятый был! Гм! Ну, хорошо, хоть теперь чем-то займешься. Так куда тебя позвали? В какую такую аспирантуру?

— Темный ты человек, дедуня! Запомни: я в ученые пробиваюсь. Понял?

— А! Докумекал… В ученые, стало быть. Хочешь затесаться в профессора или в академики?

— Ох и хитрый же ты, дедуня! Не прикидывайся, все понимаешь.

— А что ж тут прикидываться? Не довелось мне на своем веку здороваться за руку с учеными. Хотя слыхал, люди рассказывали о них, да и по телевизору видел. И вчера вот один академик так складно объяснял, как надо людей лечить. Сидел я у телевизора и думал: вот бы с таким ученым человеком побеседовать.

— Еще успеешь и побеседовать, и за ручку поздороваться. О! Я и забыл сказать тебе. Да наш же гость Никанор Петрович — профессор, член-корреспондент Академии наук. Вот я и затащил его на твое ранчо.

— На какое ранчо? Что ты мелешь?

— Ранчо — это по-испански. Ну, пусть будет — на ферму.

— Какая ферма? Перестань зубоскалить!

— Ну, гасиенда, поместье, значит.

— Я тебе такое поместье ранчевое покажу, что ты долго помнить будешь! Заслуженного колхозника вздумал хаять!

Хрисанф Никитович поднял палку, сделанную из сухой ветки старой груши.

— Не буду, не буду! — поклонился до земли Самийло, манерно коснувшись пальцами спорыша. Потом крепко обнял Хрисанфа Никитовича.

— Отпусти! С ума спятил, что ли? Нашел себе ровесника.

Самийло усадил его на скамью и воскликнул:

— Да ты еще молодец! Я видел совсем других стариков. Сгорбленных, еле шаркающих ногами. А ты!

— Хотя я и не согнулся, но мне уже ого-го сколько настукало. Скоро будет кругленькая цифра — сто. Слышишь?

Самийло отпрянул в сторону и удивленно, словно впервые увидел, посмотрел на Хрисанфа Никитовича.

— Дедуня! Сто? Сто? А мы и не знали, сколько тебе лет! Да это же… потрясающая новость. Кто бы мог подумать, что тебе столько лет! Другие старики в твоем возрасте ходят с палочками да на завалинках и скамейках сидят, языки чешут. А ты весь день на ногах, все время чем-то занят.

— То-то и оно, что на ногах. Работа продлевает мне жизнь.

Самийло снова обнял Хрисанфа Никитовича.

— Сто! Да это же здорово, дедушка!

— Я тебе не дедушка, а прадедушка! Твой дед Алексей погиб на фронте. Тебя тогда еще на свете не было.

— Сто лет! Прадедушка! Извини, а я тебя дедушкой называл, как всех стариков зовут… Это же находка! Когда расскажу об этом в институте, то меня…

— Что с тобой сделают? Ой, — застонал старик, — да отпусти меня, задушишь. Рад, что такой здоровенный вымахал, словно клещами сдавил.

Самийло осторожно погладил Хрисанфа Никитовича по седым волосам и так громко пробасил: «Гей! Гей!» — что рыженький пес Геринг только заскулил и спрятался в будку.

— Милый прадедушка! Да ты же редкое сокровище, настоящий клад!

— Какой клад? — спросил Хрисанф Никитович, приглаживая рукой взлохмаченные волосы.

— Сто лет! Как только скажу об этом заведующему кафедрой, ко мне сразу изменится отношение в аспирантуре! Таких людей мало!

— Мало? — спросил Хрисанф Никитович. — Каких людей мало?

— Таких, как я! Ну, тех, чьим живым предкам сто лет!

— Живым! Все ясно. А ты хотел, чтоб я лежал на погосте?

— Нет! — возразил Самийло. — Нет! Такой предок, как ты, мне нужен живым. Только подумать — сто лет! Вот здесь, в этом дворе, вся история за целое столетие! Сто лет! Ура! — гаркнул во весь голос.

— Тебе такой предок нужен? А раньше ты его не замечал?

— Не замечал, потому что не было времени. Только не придирайся. Ты ведь добрый прадедушка? Да? Ты ведь много повидал за свои сто лет?

— Много! Трех царей пережил да еще и одного Керенского.

— Трех царей! Ты-таки настоящий клад! Ура!

— Теперь кричишь «ура», а раньше не обращал на меня внимания. Ни разу не помог мне в работе. Я по-стариковски трудился, а ты приезжал ко мне с гостями рыбку половить да на уток поохотиться. Вы вылеживались на свежем сене, а я работал. И ты, и твои дружки — лоботрясы. Еще студентами называетесь! А ни один не спросил, как я себя чувствую, чем мне помочь?

— Теперь будет по-другому. Ура! Слава!

— Что горланишь? Вон люди смеются.

Самийло оглянулся. Возле калитки стоял Никанор Петрович, высокий, загорелый мужчина, на нем была голубая майка и клетчатые шорты, рядом с ним — высокая женщина в синем купальнике. Густые пряди волос соломенного цвета спадали на ее румяное лицо.

— Разрешите присесть возле вас, — произнес Никанор Петрович, подойдя с женой к хозяину.

— Садитесь, садитесь, дорогие гости, — пригласил старик.

— Профессор! — засуетился Самийло. — Да тут такое открытие, что мне и не снилось! Я ведь до сих пор не выбрал тему для диссертации. Десять раз просматривал список. И ничего не нашел по душе… Ну, такую тему, чтобы легко было написать диссертацию. Правда, по вашему совету, за одну ухватился, но, наверное, оставлю ее. А здесь, можно сказать, под ногами готовенькая тема.

Хрисанф Никитович огляделся вокруг, посмотрел себе под ноги, заглянул под скамью.

— Прадедушка! Что ты там ищешь у своих ног? Ну и хитрец! Это же я образно сказал «под ногами». Никанор Петрович! Хорошую тему я тут нашел! Самая злободневная тема. И как это прежде я об этом не подумал! Я удивлю! Нет! Более того, я нокаутирую завкафедрой Легкобитного! Уж и название придумал, но пока не скажу. Это — секрет! Сейчас во многих районах краеведы начали составлять истории своих сел. Мы с вами были в селе Забарном. Что там есть? Комнатка в клубе, а в ней старинный плуг, какая-то каменная баба, десяток фотографий и снопы прошлогодней ржи. А я…

— Что вы? — перебил его Никанор Петрович.

— Вот! — кивнул Самийло на Хрисанфа Никитовича. — Я еще не сказал вам, Никанор Петрович, что моему дедуле зимой стукнет сто лет. Сто лет! Представляете? Наша живая история! Я напишу ее, и это исследование будет о живых людях и о моем любимом прадеде, которому цены нет. Да такого, как он, только одного на миллион, на десятки миллионов не сыщешь!

— Э, нет! — остановил его Хрисанф Никитович. — Помолчи! Хоть ты и образованный, пятнадцать лет на партах штаны протираешь, а не знаешь, что таких пожилых людей сейчас много. За это спасибо Советской власти, она продлила нам жизнь, теперь мы стали жить по-человечески. Как их, таких старых-престарых, называют, Никанор Петрович?

— Долгожители.

— О! Долгожители! Послушайте, Никанор Петрович, и ты, Самийло, послушай. У нас есть старенький учитель, Кирилл Иванович, ему восемьдесят три года. Но и его можно назвать долгожителем. Это же не двадцать пять…

Вдруг к его ногам, кружась, упала с дуба густолистая веточка. Хрисанф Никитович поднял ее.

— Вот