одновременно, один в Сен-Жан-де-Люс, другой в Ош, третий в Баньер-де-Бигор. Заметая следы, хотя сама толком не понимала зачем, Виктория трижды бросала монетку, колеблясь между этими тремя пунктами назначения, а потом, поскольку каждый раз выпадал Ош, выбрала Сен-Жан-де-Люс, чтобы окончательно, как ей казалось, сбить их с толку.

С вокзала в Сен-Жан-де-Люс сразу же попадаешь в центр города, в район порта. Доверив чемодан автоматической камере хранения, Виктория купила в магазине прессы план города и пошла кружить по улицам. Время перевалило за полдень, открывались после перерыва магазины, агентства по продаже недвижимости, она останавливалась перед ними и смотрела, какое жилье предлагают. Каждое объявление, с непременной фотографией, выставляло напоказ декорации к телефильму, предлагало начало сценария, но Виктория не хотела обращаться в агентство — раздутые расходы, удостоверение личности, бланки, которые надо заполнять, а значит, письменные свидетельства, которые с нынешнего утра ей ни к чему было за собой оставлять: она только хотела получить представление о ценах. Затем, выручив свой багаж, Виктория нашла гостиницу на улице, которая не вела в порт.

Она собиралась провести там только одну ночь. Наутро она присмотрелась к частным объявлениям, приклеенным липкой лентой к застекленным дверям магазинов. На исходе утра, в общем-то быстро, она обнаружила предложение, которое могло бы ее устроить. Хозяйка по телефону показалась сговорчивой, и условились, что Виктория придет через час. Квартплата равнялась трем тысячам шестистам франкам, которые Виктория предложила уплатить наличными, сразу же, если квартира подойдет. И квартира подойдет. Она проживет там три месяца.

Виктория отправилась по указанному адресу: куцый неприглядный флигель, почти уже на окраине города, в зеленой зоне, населенной пенсионерами. Запущенный сад окружал это бесцветное строение, выходившее окнами заднего фасада на поле для гольфа, а переднего — на океан; дверь и ставни выглядели так, словно их давненько не отпирали. Сидя на чемодане, Виктория дождалась прихода владелицы флигелька, которую она представляла себе похожей на дом.

И ошибка, хозяйка оказалась полной противоположностью дому. Светлое лицо, светлая одежда; улыбчивые губы того же кораллового цвета, что и открытый автомобильчик; эта хозяйка, по имени Ноэль Валлад, словно парила в нескольких сантиметрах от земли, вопреки своему внушительному бюсту, но с внушительными бюстами так бывает: одни вас придавливают, а другие возносят, мешки с песком или шары с гелием, а ее прозрачная светящаяся кожа свидетельствовала о неуклонном вегетерианстве. Волосы, преждевременно поседевшие, были просто сколоты черепаховой заколкой и не внушали ни малейшей мысли о парикмахере. Ноэль Баллад не желала переселяться в этот флигель, доставшийся ей после смерти родственницы, так она объяснила, пытаясь отпереть дверь, но она не желала и оставлять его заброшенным. Замок заело.

Весь флигель — безропотная гостиная, уклончивая кухня и две спальни на втором этаже, разделенные узкой ванной комнатой — был какой-то заброшенный, захламленный, сырой, темный, источающий запах плесени, в котором было, пожалуй, даже что-то приятное. Здесь явно долго никто не жил, но жить было можно, имелось все необходимое, и даже наоборот, слишком много было всяких шкафов, в которых впритык одна к другой лежало слишком много вещей. Предметы главным образом декоративные, поскольку имущество родственницы передали католической организации взаимопомощи. Словно жизнь внезапно, одним стремительным движением, покинула это место, в мгновение ока побросала все вещи, и они так и остались пылиться, навсегда застыли где попало за поспешно закрытыми ставнями. Видно было, что в последний момент какая-то книжка, кружка, подушка были временно передвинуты с места на место, на сервировочный столик, на полку, на подлокотник дивана, якобы на несколько минут, а на самом деле навечно.

Кончиками пальцев, стараясь ни до чего особенно не дотрагиваться, Ноэль Валлад показывала отставшие обои, покрытую налетом ванну, латунные ручки в пятнах окиси, и отдергивала руку, избегая прикосновения, так что Виктория сперва не поняла, что это — особое отвращение именно к этому месту или общая политика по отношению к вещам. Однако Ноэль Валлад, казалось, испытывала симпатию к своей квартирантке, не проявляла ни малейшего недоверия и свела к минимуму связанные со сделкой формальности: ни документов, ни поручительства, только аванс, наличные за три месяца, зеленые и голубые стрекозы, мягко перепорхнувшие из сумочки Виктории в ее сумочку.

Эти три месяца, оговоренные Ноэлью Валлад, не требуя от Виктории обдумывания, определили для нее ближайшее будущее, избавили от необходимости принимать решение, возможно, пришпоренное колебаниями. Она была благодарна за это хозяйке квартиры, которая — зовите меня Ноэль — в общих чертах рассказала ей о себе. Работает в банке, но чуть-чуть, для формы, всего-то на треть рабочего времени, а живет в основном на алименты, подумывала о том, чтобы вновь выйти замуж, но нет, мой лучший друг, сказала она, это я сама. Ей хорошо только наедине с собой, уточнила она, идя к машине, подаренной последним мужем (я его не поблагодарила, сказала ему, ты же знаешь, я благодарить не умею) и в которой, едва она завелась, невесть откуда зазвучала неземная музыка органа и «волн Мартено». Потом она опустила окно со своей стороны. В общем, я рада, что попала на вас, улыбнулась она Виктории, ненавижу некрасивых женщин, им вечно приходится что-то доказывать. И пока она включала заднюю скорость, Виктория убедилась, что это вот именно общая политика, распространяющаяся на все материальные предметы, до которых Ноэль дотрагивалась как можно меньше, кончиками пальцев, ведя свой автомобиль магнитными флюидами.

Пока Ноэль Валлад говорила, Виктория в паузах выдавала как можно меньше информации о себе. Не из какого-то особого недоверия, во всяком случае, не только, а просто по привычке, за которую Луи-Филипп часто ее пилил. Но Виктория так устроена: поскольку с людьми надо разговаривать, она отделывается тем, что задает вопросы. Пока человек отвечает, она отдыхает и готовит следующий вопрос. Она всегда так делает, она считает, что люди этого не замечают.

После отъезда квартирной хозяйки, оставшись во флигеле одна, Виктория стала к нему присматриваться, как к живому существу, не без недоверия, готовая защищаться, — она часто, даже когда ничто не предвещало угрозы, вела себя так с мужчинами, намекая, что угроза возможна, хотя никто ни о чем таком и не думал. Этот взгляд, возможно, сыграл свою роль в том, что