class='book'> Глава 3 Друзья принесли шампанского и наперебой хвалили мою стряпню. Родители сказали, что столики уж очень неказистые, а стулья колченогие. Я могла бы ответить, что ресторан «У меня» для молодежи, и вообще, много они понимают! Хотя они правы. Мне самой не нравятся эти столы, тем более стулья. Мне их подарил тот самый тип, с авеню де ла Репюблик. Расщедрился. Чтобы не тащить на помойку. «Расшатались, конечно, вихляются-болтаются, — предупредил он. — Но ваш муж мигом подвинтит, подкрутит, и — порядок!» Это точно. Мой муж — мастер закручивать гайки. Как вспомнишь, так вздрогнешь. Я сменила тему и спросила, когда мне привезут посудомоечную машину. «Скоро, скоро», — успокоил меня он. И на этот раз не обманул. Вместе с прочим барахлом доставил и вышеупомянутый агрегат.

— Это еще что? — он пренебрежительно указал на мой любимый диванчик из «Эммауса», обитый зеленым молескином и отделанный золотым кантом.

— Диванчик. Специально для дам! — огорошила я его. Пусть заткнется!

Он с неодобрением покачал головой и принялся методично расставлять привезенный хлам. Ресторан «У меня» сразу сделался крохотным. «Ничего себе! — подумала я. — Что же это делается? Он и вправду уменьшился, или это я выросла?»

— Отлично, — сказал мой благодетель, окончательно загромоздив все пространство. — Стало очень уютно.

— Чем вас угостить? — спросила я, понадеявшись на его скромность. И услышала в ответ:

— Самым сладеньким.

«Съешь меня», — злобно подумала я, но вслух ничего не сказала: чтобы он ни съел, все равно откусит часть моей души. Принесла кусок шоколадного торта с персиками и перцем и еще бокал молодого розового вина. Смотрела, как он уничтожает мой торт. «Не наврал. Сидит, жует в моем ресторане. Хотя разве это ужин? Значит, все-таки наврал». Я смотрела и думала: он лопает мою душу, я всю ее вложила в торт ко дню открытия. Любовно добавляла муку, терпеливо распускала масло, нарезала тонкими-претонкими ломтиками персик, собирала каждую капельку сока. От коричневого какао тесто сделалось темным, я раскатывала его и месила, раскатывала и месила. Посыпала персики перцем, доверившись, как в поэзии, магической силе созвучий. Не толченым, не дробленым, а поделенным на крошечные кусочки, нежно-кремовые внутри, черные снаружи. У меня нет мельницы, я все тру на терке. Вот мужчина ест мой торт и глубоко потрясен — это видно. А я в отчаянии. Почему? Сама не знаю. Нам бы не след делить пирог, замешенный на душе.

Друзья сказали, что стулья и столы у меня замечательные, их и чинить не нужно. «Почему пирог с цветочной капустой зеленый?» — спросила мама. Она всегда относилась к моей готовке с опаской и, видимо, решила, что начинка покрылась плесенью. «Потому что я положила туда укроп и лук-скороду. Так вкусней и полезней». Папа чуть не подавился. Он не выносит травы. Считает, что она пригодна в пищу одним коровам и анорексичным девицам. Из всех известных мне людей только мама называет цветную капусту «цветочной». По-моему, прелестно, и за это я готова простить ей многое. А она, интересно, прощает меня? К моему великому огорчению, наибольшим успехом пользовался маринованный тунец. Обошелся он дорого, вкладывать душу в него не пришлось, я просто подала его к столу. И благодарить за него нужно море, а не меня. Обидно, очень обидно. Решено: отныне «У меня» никакой маринованной рыбы.

Глава 4

Первые посетительницы ресторана «У меня» — две лицеистки. Они переступили порог в начале первого. Со знаменательного дня открытия прошло немало времени. Единственным, кто навестил меня до сих пор, был владелец цветочного магазина по соседству. У него ужасно пахло изо рта, и он объявил, что исключительно придирчив. С такой гордостью, будто речь шла об исключительной родовитости. Полагаю, он занялся цветами в надежде заглушить зловоние собственной желчи, отравлявшее воздух в наследном замке. «Если бы вы вправду были придирчивы, то придрались бы к собственному здоровью! Чем больше брюзжишь, тем больше в организме черной желчи. Волосок на телеэкране — и готово, она разлилась! Салат с анчоусами, поданный на картонной тарелке вместо фарфоровой, вызывает желудочные спазмы, а там и до воспаления пищевода недалеко. Покупательница назвала анемоны лютиками — вот уже горечь во рту. Поменьше придирайся — и самочувствие будет лучше, и воздух на нашей планете чище», — хотелось мне ему сказать. Но разумеется, я промолчала.

Однако он почувствовал неловкость и счел своим долгом великодушно предложить: «Я могу отдавать вам непроданный товар для украшения. Мое доброе имя не позволяет мне держать в магазине цветы дольше четырех дней, иначе они не простоят неделю, как привыкли мои покупатели». Он ожидал живейшей благодарности, но я не смогла выдавить ни слова. Ни звука. Даже улыбнуться не смогла. А все из-за скверного запаха. Внутри его, казалось, гнил крошечный трупик. «Не бойтесь, они еще совсем свежие», — заверил он. Видимо, прочел в моем взгляде крайнее отвращение.

Он ушел, я наконец вздохнула полной грудью и вспомнила Лесли, шпагоглотательницу: она доводила меня до ручки вечными жалобами, вялыми и какими-то особенно тягучими из-за ее американского акцента. «Опять мясо», — скулила она. От овощей у нее, видите ли, начиналась отрыжка. А если я подавала макароны, Лесли стонала, что они откладываются непосредственно у нее на бедрах. Я пыталась ей втолковать, что от макарон не толстеют. В ответ она закатывала глаза и качала головой с печальным смешком, похожим на блеяние овцы.

Мои первые посетительницы не имели с ней ничего общего. Славные такие школьницы. Плотненькие. Джинсы обтекают крутые бока. «Какие симпомпончики», — умилилась я про себя. Очень они мне понравились, этакие персики-переростки. Мне даже захотелось ткнуть пальцем в их голые упругие розовые животики. Само собой, я удержалась.

Они попросили подать им только закуску. Я удивилась.

— А то выйдет слишком дорого, — объяснили они свой скромный заказ.

— Вы же останетесь голодными. У вас во второй половине дня есть еще уроки?

— Да, философия.

— Нужно хорошенько подзаправиться, а потом уж философствовать. Так и быть, накормлю вас за полцены. Ради будущего мировой философии. Это мой посильный вклад. И если одна из вас станет великим мыслителем…

Больно я разговорчивая стала. Мое красноречие утомило бедняжек. Девочки решили, что я немного того. Зато мое великодушие их не смутило. Они им немедленно воспользовались. Наблюдая, с какой жадностью они поглощают авокадо с грейпфрутом, я засомневалась: а правда ли они такие уж милашки? Тут я заметила, что на газовом кране преспокойно сушится лифчик. Надо же, я