"негуманоидными" системами лежит проблема личного физического бессмертия.

Однако человечество всегда настороженно относилось к этой теме, и желание существовать вечно в одном физическом теле не прослеживается даже в архетипах. "Негуманоидные" или "квазигуманоидные" утопии - это отдельный жанр. Глобальные изменения человека сразу же выводили произведение за рамки читательского восприятия. Что же касается изменений локальных (увеличение скорости мышления, продолжительности активной жизни, улучшение памяти, овладение экстрасенсорными способностями), то эти задачи были решены за счет новейших компьютерных технологий, с одной стороны, и овладением известными с незапамятных времен психотехниками - с другой.

К утопиям данного класса можно отнести "Возвращение со звезд" Лема, "Город" К. Саймака, "Человек без лица" А. Бестера...

Все социальные утопии сводятся к художественному анализу политических систем, поданных под религиозным или идеологическим соусом. Оказалось, что моделей общественного устройства в принципе не очень много, и все они давно реализованы на практике. Сколько-нибудь разумные варианты были исследованы еще в прошлом столетии, в XX веке подверглись испытанию концепции откровенно экзотические - СССР, рейх, Японская империя. "Земной рай" так и не получился, а принципиально новых построений ни в философии, ни в фантастике так и не появилось.

Социальные утопии достигли своего расцвета в "Классической модели (Имперского) Коммунизма", связанной с именами Ефремова, Стругацких, Ле Гуин, Буджолд, Хайнлайна. Вновь приходится упомянуть "Падение Гипериона" Симмонса - квинтэссенция "постиндустриальной модели". Отдельный раздел составляют утопии "педагогические", такие как "Кимон" Саймака или "Отягощенные злом" Стругацких. Не может не радовать, что класс "буржуазных утопий" остался пустым даже в текущей капиталистической Реальности...

Третий парадокс футурологии утверждает, что бояться нам нечего: структура "земного ада" также исчерпана текущей Реальностью.

Число человеческих страхов ограничено; они сводятся к страху физической смерти, психической смерти (безумия) и социальной смерти (изгнанию из трибы). Все это давно реализовано в виде социальных систем, данные страхи материализующих и, более того, являющихся их метафорой.

Мы пришли к выводу, что современная культура не может познавать "реальное будущее", поскольку это знание принципиально невостребуемо. Исследование же "описываемого будущего" методами фантастики и футурологии потеряло смысл, поскольку и "земной рай" и "земной ад" оказались предметом изучения социологии, если не истории.

Промышленная революция, начавшаяся еще до штурма Бастилии и далеко не завершенная, покончила с "дебютной" стадией развития человечества. Пусть не до конца, пусть с некоторыми шероховатостями, но в целом мы решили витальные (жизнеобеспечивающие) дебютные проблемы и даже получили преимущество, обещанное теорией тому, кто играет белыми фигурами. Мы живем в обеспеченном, динамичном и интересном мире. Нам уже не нужно познавать "земной рай" (и ад) художественными приемами - он существует вокруг нас, как текущая Реальность.

Потому бесполезно искать новые фантастические идеи в рамках "дебютного мышления". Зато в ближайшие годы фантастика, наверное, коснется нового круга проблем, касающихся структуры миттельшпиля.