Татьяна Лыткина Звездный юбилей
Завтра у меня день рождения. Меня вряд ли кто-то поздравит, потому что никто не в курсе, что я отмечаю этот день. Жена поздравила бы, но она уверена, что мой день рождения — только через три месяца и восемнадцать дней. Ну, промахнулись медики немного, когда устанавливали дату моего рождения пять лет назад. А остальные ребята прекрасно знают, если не забыли, что мой юбилей именно завтра, но ни один из них не подозревает, что я сам это помню. Так что все они готовят подарки к официальной дате.Мне сейчас уже без двадцати пяти минут пятьдесят лет, однако, если честно, ни я, ни моя жена этого не замечаем. Витька тоже говорит, что я почти не изменился за те годы, что мы с ним знакомы. Я знаю, что имеется в виду, хотя он никогда не уточняет. Годы, прошедшие со старта Первой Межзвездной экспедиции. А жена ласково говорит: «Как был шутом, так и остался». Нет, на самом деле ласково. Потому что ей нравится мое отношение к жизни. Потому что мы оба знаем, за что она меня полюбила. За то, чего так не хватало нашим замечательным, но излишне серьезным рано повзрослевшим друзьям — за детство в душе. Не могу сказать, что это определение меня сильно порадовало, когда Джулия впервые смогла ответить на мой совершенно идиотский вопрос — за что? А потом смирился. Тем более что шутки и смех еще никому не мешали взрослеть. Правда, Джули не помнит, что это впервые началось именно тогда, когда все, оставаясь подростками, резко стали взрослыми. И только я не смог. Впрочем, не сильно и старался. То есть, я никогда не стремился приобрести свойственные взрослым людям, в нашем понимании, черты. Как это говорил один из моих любимых киногероев — улыбайтесь, господа! Все глупости в мире совершаются именно с серьезным лицом. Так что я никогда не думал, что сведенные к переносице брови — признак большого ума… Хотя в нашем случае я бы не стал так же категорично утверждать, что вечносерьезное лицо есть признак, обратно, скудоумия. У кого угодно, только не у Виктора, например. Витька просто с начала работы над нашим кораблем тянул на себе бешеный груз долга и ответственности, и с годами этот груз только увеличивался. Да и Пашка никогда не был глупцом. Разве что в вопросах флирта, но это уж если не дано, значит, не дано. А нахмуренные брови у него были всегда, с детсада. Я и это помню… А Мишка по жизни серьезен — положение вундеркинда с детства обязывало. Но уж этого компьютерного гения я бы никому не рекомендовал называть дураком. Сам набью тому морду, кто так скажет. Да, а мне лично серьезным быть просто невозможно. Я не понимаю, зачем. Черт побери, был бы я серьезным, суровым, ответственно подходящим к любой мысли — не было бы меня сейчас тут, рядом с ребятами. Если бы я остался тогда на Земле, если бы не поддался совершенно стихийной и безрассудной идее остаться «зайцем» на корабле до старта, если бы послушно, взвесив все за и против, покинул звездолет вместе с журналистами… Во-первых, в пятьдесят лет я бы уже думал о пенсии, возился бы с внуками и считал бы, что моя жизнь перевалила за полдень и теперь клонится к закату. Во-вторых, меня бы просто не было. С момента старта нашего звездолета на Земле прошло больше пятисот лет. Столько не живут. А я вот сижу на берегу Тибра, рисую пальцем на песке и смотрю в небо. На самом деле, я не ощущаю возраста. Я как будто остановился во времени, и мне до сих пор тридцать. Все-таки современная наука творит чудеса… До полуночи осталось двадцать минут, дома меня не ждут раньше рассвета, потому что Джулия и Лиана спят без задних ног, да даже если жена и проснется, она знает, что я могу просто выйти погулять. А больше никого в нашем доме и нет. Все разъехались-разлетелись…
На самом деле, наши полеты на Земле всегда считались чем-то нереальным. Они казались сказкой во времена моего детства, когда Витьке еще и в голову не приходило слово «антивещество», они кажутся сказкой и сейчас, когда полет к Большой Медведице занимает от силы пару недель. Между нашим первым стартом и возвращением здесь прошло больше двухсот пятидесяти лет. Так долго сейчас не длится ни один полет в пределах Союза миров. Когда мы вернулись, нас действительно встречало уже другое поколение, люди которого, однако, сохранили память о нас и нашем полете. Мы испытали все прелести возвращения, описанные еще Стругацкими в их бессмертном «Полдень, XXII век». Однако нас от героев «Полдня» отличало то, что мы все-таки привезли знания, которых не было до того, как в жизнь Земли вошли соэллиане и вариане. Конечно, соэллиане и сами когда-нибудь вступили бы с землянами в контакт, но это еще не факт. А вот наше знакомство с Ли послужило катализатором для ускорения этого процесса. Нам есть, чем гордиться.
Мы — уникумы. В Земном Содружестве ни на одной планете нет больше таких людей, которые пережили бы века. Мы помним первые шаги человечества в космосе. Мы видели первых космонавтов. Мы следили за первыми шагами человека на Луне. И мы не дождались высадки на Марс — но только потому, что сами стали первыми, кто покинул Солнечную систему. Мы осуществили первый и второй контакты. Мы… Да мы круче вареных страусиных яиц. Только не смейтесь — среди нас есть и первый в истории человечества телепат.
Жизнь для нас долгое время была нормальной только в полетах, в работе. На Земле находиться было просто невозможно — перерыв между Первой экспедицией и нашим роковым полетом, окончившимся спустя триста лет, мы еле пережили. Хорошо еще, нам с Юлькой, Кате с Мишкой и Пашке подвернулась небольшая промежуточная работа на Уране — там всем не было до нашего великого прошлого никакого дела, потому что работа отнимала все свободное время. Надо сказать, многие удивлялись — почему мы, живые легенды космонавтики, все время искали себе либо не самую легкую работу, либо новых дальних полетов с приключениями на свою пятую точку? Это тяжело объяснить людям, которые сами никогда не были живыми легендами. Мы и не объясняли — просто пользовались новыми связями и своим положением для того, чтобы снова с головой уйти в любимое дело. Звезды вошли в нашу кровь, и ни один из нас не мыслит жизни без них, или хотя бы надежды на новую встречу.
Так вот, мы после Первой Межзвездной улетели на Уран, а Витька и Варя остались — их Сереже тогда еще не исполнилось четырнадцати, и его никто бы не выпустил в дальний космос. Смешно, не правда ли, по отношению именно к этому парню? Тогда Варе на Земле пришлось несладко — отвоевывать у прессы свободное жизненное пространство оказалось трудновато, ведь Сережа, на свою и родительскую беду, долгое время был единственным человеком, родившимся в космическом