здороваться с Ильей, но это еще больше раззадорило его. Появилась сатира уже непосредственно личного характера. Какая-то особая чуткость, свойственная, вероятно, молодым людям, насторожила нас против некоего доктора Житомирского (партийное имя «Отцов» 3). Он был груб с нами, вел себя надменно и в то же время открыто заискивал перед руководством. Илья уверял, что он принадлежит к породе "канис вульгарис" пес обыкновенный — и можно видеть, как виляет его хвост при встрече с партийным руководителем. Житомирский резко выделялся среди всей эмиграции повадками мещанина-обывателя: любил выпить, и преимущественно за чужой счет, грубо и откровенно ухаживал за красивыми девушками… Был ли он уже тогда агентом охранки или стал им после — не знаю. Но только уже тогда Илья написал про него:

1 В цитированном наброске автобиографии Полонская пишет: "С Эренбургом вместе мы издавали два юмористических русских журнала "Тихое семейство" и "Бывшие люди". Журналы эти, по-видимому, не сохранились. А словечки Онуфрия надолго вошли в обиход группы…" (личный архив Е. Полонской).

2 Н. Минский (H. M. Виленкин; 1855–1937) — один из первых русских поэтов-символистов.

3 Я. А. Житомирский (1880-?) — провокатор, проникший в русское социал-демократическое движение, разоблачен в 1917 году.

Как-то естественно мы считали «вождем» нашего кружка Лизу, хотя по возрасту она была даже несколько моложе нас, но две вещи выделяли ее во-первых, более тесная близость к партийной организации и, во-вторых, ее поэтический дар, заставлявший ее воспринимать многое шире и глубже, чем это давалось нам. Лиза писала стихи, переводила Верлена. У нее был теперь постоянный ученик — Илья, который жадно ловил ее слово; все его мысли были заняты стихами и Лизиной оценкой его стихотворных попыток.

Во время наших «эскапад» по историческим местам Парижа Лиза освещала их своей улыбкой, проявлением своего таланта. Вот так было при посещении музея Клюни. Далеко от нас, в центре Парижа, сохранился этот по внешнему виду ничем не замечательный домик. Входили в ворота, и тут же охватывала чисто музейная обстановка. Еще во дворе можно было видеть много музейных редкостей, в частности — трофеи Крымской войны. А затем входили в зал… и — это был действительно зал средневекового замка. Почти во всю его длину стоят тяжеленные дубовые некрашеные столы с изрезанными всякими надписями крышками, с такими же тяжелыми дубовыми скамьями и огромнейшим камином, в котором, вероятно, можно было зажарить целого теленка… И вот мы сидели за этими столами и старались себе представить, как это тогда было… И Лиза стала рассказывать нам, какие это были рыцари…

Спустя очень много лет прислал ей в Ленинград Илья Григорьевич Эренбург книгу "Песнь о Роланде" с его предисловием 1. Он писал, что когда работал над этим изданием — ему вспоминались те далекие дня, когда Лиза так изумительно картинно нарисовала французское рыцарство средних веков…

Была холодная зима 1909 года. Даже Лизин камин не всегда топился, и потому иной раз приходилось вечером уходить на улицу, согреваться в прогулках, и… основное питание и согревание шло от пакетика каштанов за 2 су. Илья иной раз отказывался от горячих каштанов — видимо, 2 су не всегда можно было найти в карманах его дырявого пальто. Договорились без него, что каштаны — угощение дамское, его принимали от нас все товарищи с условием угостить вас стаканом вина на Марди Гра 2. А пока силы, вливающиеся в нас от горячих каштанов, шли на разрешение мировой проблемы — что выше и нужнее человечеству: науки естественные или науки общественные, в том числе и литература, словом, как теперь говорят, "физики и лирики". Лиза, Поль и я за естественные науки. Илья и Виталий — за литературу и искусство.

1 "Песнь о Роланде". Предисловие Ильи Эренбурга, М.-Л., Детгиз, 1943.

2 Mardi gras — весенний праздник.

Пошли к памятнику Паскаля. Вот именно он и говорил: "Les sciences naturelles — c'est la gloire de l'esprit humain" 1. Угостить его за это каштанами! Юноши полезли на цоколь, чтобы вложить в его бронзовую ладонь горячие каштаны. Неожиданно появились ажаны, и мы бегом скрылись в ближайшем подъезде…

1 "Естественные науки — это слава человеческого духа" (франц.).

А каштаны действительно были возмещены нам сторицей в день Марди Гра. Это уже февраль, потеплело. Марди Гра мы знаем только по описаниям Доде в Провансе. Там в это время и жаркое солнце, и цветы, а тут еще холодно, но праздник есть праздник. По Большим Бульварам медленно проходят грузовики, на платформах декорации средневековых цехов, от которых пошла промышленность. Примитивные станки, ткани, выходящие из-под умелых рук. На каждой платформе самая красивая девушка данного цеха, а потом среди них выбирают самую красивую — она королева Марди Гра. Вот подходит к ней разодетый мэр города — лощеный джентльмен в цилиндре и смокинге, — целует руку модистке или текстильщице, приглашает ее в зал мэрии на торжественный завтрак, гремит музыка, пение, бросают конфетти. Но мало-помалу все тоже расходятся в рестораны. Идем и мы. В скромном ресторане на Бульмише котлета с картошкой и… подарок Ильи — по стакану вина. Почти королевское пиршество. Мы все веселы. А вот знакомство с Монмартром приносит боль тоски по родине…

Мы, конечно, не похожи на героев романов Лейкина, которые, приехав в Париж, ничего не хотят знать, кроме Монмартра, где они собираются кутить. Нет, конечно, но знать, что такое Монмартр, все же необходимо. Долго слоняемся по ресторанам, не останавливаясь нигде, наконец приходим в маленькое кафе, где все рассчитано на то, чтобы показать буржуа нравы апашей. Некрашеные столы, изрезанные непристойными надписями, и залитые вином скамьи, оркестрик из 4–5 человек, фигуры апашей в кепках, в грязных пиджачках с пестрыми кашне, девицы соответствующего вида, дымно, накурено… Уселись за стол. После глупой шансонетки оркестрик на минуту замолк, а Виталий стал напевать цыганский романс "Эх, распошел…". Сначала тихо, но когда все примолкли, его красивый баритон стал слышен на весь зал. Дирижер начал подбирать мотив на скрипке, оркестр заиграл аккомпанемент, и хозяин подошел к Виталию с просьбой спеть громко русский романс… Виталий запел. И вот, когда в этой грязной парижской пивнушке прозвучал русский романс, у нас у всех защемила душа по «тройке», по серым лошадям, по заснеженным долинам нашей родины… Мы боялись смотреть друг на друга можно не выдержать, а зачем