В. И. Уколова «Последний римлянин» Боэций

От автора

Читатель, взявший в руки эту книгу, может спросить: кто такой этот «последний римлянин» Боэций и зачем мне знать о нем? Действительно, сегодня найдется немного людей, хорошо представляющих себе, кем был этот человек, хотя мировая научная общественность и отметила в 1980 г. его 1500-летний юбилей, прошедший скромно, академично, с достоинством. Это, наверное, пришлось бы по вкусу и самому юбиляру, ценившему поиски истины, а не блеск славы. Тем не менее слава у этого человека была — прочная, нешумная и глубокая, пережившая тысячелетие.

На вопрос о том, кто такой Боэций, в средние века ответили бы так: «латинский Аристотель», «Учитель», быть может, даже «светоч разума». Великий итальянский поэт Данте, почитавший Боэция, сказал о нем более проникновенно: «… безгрешный дух, который лживость мира являет внявшему его словам»^[1]. Строители великолепного Шартрского собора показали бы скульптуру, якобы изображающую Боэция (как он выглядел в действительности — неизвестно), который в силу своего «научного» авторитета в данном случае должен был «олицетворять» Арифметику в сонме наук. Адам Фульдский, видный теоретик музыки XV в., вероятно, упрекнул бы спрашивающих так же, как своих учеников: «Несчастные, они, кажется, не знают, что говорил Боэций…»^[2] Наставником мудрости и нравственности считали его первый поэт Ренессанса Петрарка, автор прославленной «Утопии» Томас Мор и даже французский писатель XX в., гуманист и насмешник Анатоль Франс.

Сегодня о Боэции можно прочитать преимущественно на страницах научных исследований^[3]. Ученые до сих пор спорят, был ли он оригинальным мыслителем или эклектиком, христианином или тайным приверженцем древнего язычества, ученым или моралистом, «последним римлянином» или «отцом средневековья», разгадывают загадку его последних дней и посмертной легенды, тайну его питаемого мудростью оптимизма.

Фигура Боэция высится на «перекрестке времен» — античного и средневекового. С именем «последнего римлянина» связана одна из важнейших проблем истории культуры — преемственности и противостояния старого и нового типов культур, роли традиции и духовного наследия в развитии общества.

В зените средневековья поэт Пьер из Блуа произнес слова, популярные и в наше время: «Мы подобны карликам, взобравшимся на плечи гигантов; если мы видим дальше, чем они, то этим мы обязаны им…» Эти слова свидетельствуют о том, что уже в те далекие времена европейская цивилизация начала всерьез ощущать свою зависимость от культурного наследия прошлого, а следовательно, и собственную ответственность перед будущими поколениями. Хотя средневековье часто упрекают в отсутствии чувства исторической дистанции, однако нельзя не признать, что ощущение хода истории людьми той эпохи было достаточно острым. Правда, их интересовало в истории другое, чем, например, людей нового времени, — не специфика той или иной реальности, давно ушедшей, но то вечное, общезначимое для поколений, что делает их единым человечеством.

Таким сплачивающим началом в истории Европы было не только христианство, но и античное наследие, являвшееся общим корнем, из которого пошли мощные побеги культур европейских народов. Культура античности воспринималась средневековьем не как нечто монолитное и всеобщее, но прежде всего как то, что было создано выдающимися людьми, ее «авторитетами». Платон и Аристотель, Вергилий и Овидий, Птолемей и Гиппократ проникли в интеллектуальный и поэтический мир средневековья и обосновались там. И это стало возможным потому, что культурные сокровища древности нашли хороших хранителей и передатчиков, сумевших спасти их в сложнейшее и тяжелейшее время перехода от античности к средневековью, когда Европа переживала один из наиболее важных поворотных моментов своей истории, вступая на путь феодализма. Потомки назвали их «последними римлянами», навсегда сохранив к ним чувство глубокого уважения и благодарности.

Очень разными были эти «последние римляне» — государственными деятелями и ораторами, философами и поэтами, историками и эрудитами. Но всех их связывало одно: стараясь сохранить культурную традицию в условиях варваризации, они вольно или невольно открывали путь в завтрашний день Европы. Зарю средневековья Западная Европа встретила в развалинах. У истоков средневековой цивилизации — разобщенные варварские королевства, разноязыкие и довольно дикие народы, наводнившие континент, разрушение древней культуры. А к концу средневековья можно говорить уже о складывании определенной культурной общности, о значительном продвижении народов и государств Европы по пути исторического прогресса, что в немалой степени стимулировалось и античным наследием, в сохранение которого заметный вклад внесли «последние римляне». По многообразию и масштабам деятельности, по влиянию на духовную жизнь последующих поколений самым выдающимся из них был Боэций.

Прошедшие века облекли патиной времени образ Боэция, но и глубинах европейской культуры он продолжает жить, хотя и утрачивая постепенно устойчивые очертания, определенность облика, но сохраняясь как своеобразный символ противостояния культуры варварству, разума — насилию, как олицетворение духовной связи поколений, без которой невозможно движение человечества вперед.

Преемственность разума, духовности и добра всегда была показателем истинной культуры. Боэций доказал это и своей жизнью, и своей смертью. Возможно, не будь Боэция, история европейской культуры и не отклонилась бы от магистрального направления развития, но она явно стала бы беднее, утратив глубоко индивидуальную, яркую искру человеческого познания, стремления к совершенствованию, достоинства и мужества. Эта книга преследует скромную цель — напомнить нашим современникам о Боэции — мыслителе, труженике культуры, человеке, «связующем времена».

На рубеже времен: от античности к средневековью

Боэций (ок. 480–525) не прожил и 50 лет. Можно ли назвать эти годы «его временем»? Конечно, да. Ибо время, когда человек рождается, живет и умирает, — это единственный и невозвратимый срок, отпущенный ему в истории существования человечества. Но сегодня никого не удивят такие слова применительно к кому-нибудь, как: «опередил свое время» или «отстал от своего времени», которые подчас становятся и частью самоощущения личности. С этой точки зрения человек не всегда живет точно в «своем» времени, особенно человек выдающийся.

Боэция потомки называли «последним римлянином», тем самым подчеркивая его