существует там по сей день. Каким бы образом Говард ни обрел этот дар великолепного ритма слова, характерного для глубокой старины, он по ассоциации придает какое-то особенное благородство многим рассказам о Конане. Отрывок из начала «Конана-завоевателя», процитированный ранее в этой главе, показывает, что написанная простыми словами повествовательная речь может стать произведением искусства.

Для тех, кто не хочет перелистать роман, мы выбрали другой отрывок, в котором ритм соединяется с намеком на волшебство, чем создается ощущение тайны, пронизанной ужасом: «В спальне с высоким куполообразным позолоченным потолком дремал и предавался мечтам король Конан. Вдруг сквозь клубящийся серый туман он уловил таинственный зов, слабый и далекий, и, хотя не понимал его, не мог к нему не прислушаться. С мечом в руке он прошел через серую дымку, как будто сквозь облака, и голос становился все более отчетливым, пока наконец ему не удалось разобрать слова — голос повторял его имя и звал через Время и Пространство».

В своих рассказах Говард использует множество поэтических приемов. Один из них — аллитерация, или повторение звуков, с которых начинаются слова. Следующее предложение, возможно, и было продиктовано внезапным поэтическим озарением, но частое повторение таких отрывков говорит о том что Говард перенял этот поэтический прием у поэта Суинберна, с чьими произведениями техасец, несомненно, был знаком: «Его кошачьи неслышные шаги были странно отчетливо слышны в тишине». В другом случае Говард комбинирует аллитерацию со звукоподражанием — когда по тому, как звучит слово, можно догадаться, что оно обозначает: «Внезапно в дремлющей тишине раздался громкий звон огромного гонга!»

Говард часто использует персонификацию, или олицетворение. Он изображает неодушевленные предметы как живые существа. Многие одинокие люди наделяют вещи признаками людей и животных, следовательно, это выразительное средство должно было особенно импонировать Говарду. В вымышленном мире, где неодушевленные предметы и силы как бы оживают, двигаются, видят и чувствуют, бесконечно больше возможностей для волшебства, чем в мире, где камень — это просто камень, а солнце — всего лишь круглое тело из расплавленного газа, вокруг которого вращается наша планета. Таким образом, олицетворение не только показывает, что Говард был изобретателен в выдумке всяких необычных вещей, но и подчеркивает фантастичность происходящего в его рассказах.

Вот некоторые яркие примеры олицетворения: «Узкая лодка подпрыгивала и раскачивалась», «Темнота неслышно двигалась медленными шагами…», «Великий Тугра Котан мирно спал, в то время как черви подтачивали крошащиеся колонны…»

Кроме стилистических приемов Говард использует в своих описаниях настоящее буйство красок. Разве можно лучше открыть изумленному читателю вид на расстилающуюся перед ним прекрасную страну в тот день, когда ее могущественные воители могли бы завоевать мир: «Даже сейчас, когда за горами листья на деревьях съежились от зимнего холода, высокая густая трава поднималась над равнинами, где гарцевали лошади и бродила домашняя скотина, которой славился Пуантэн. Пальмы и апельсиновые деревья улыбались, протягивая свои ветви к солнцу, а башни замков, расцвеченные в глубокий пурпур и золото, отражали сияющий солнечный свет. Это была страна тепла и изобилия, красивых женщин и жестоких воинов»?

Описание драгоценных камней также всегда вызывает восхищение читателя. В то время как в рассказах упоминается бесчисленное множество рубинов, аметистов, нефритов, всего лишь в одном отрывке нашим изумленным глазам предстает потрясающее изобилие драгоценных камней. В рассказе «Черный Колосс» вор по имени Шеватас осмелился проникнуть в заколдованную гробницу, охраняемую змеем, и там обнаружил сундук с такими драгоценностями, которые ему не могли привидеться даже во сне: «Сокровища предстали перед ним во всем своем сверкающем великолепии — горы алмазов, сапфиров, рубинов, бирюзы, опалов, изумрудов; целые башни из нефрита, черного янтаря и лазурита; пирамиды из золотых слитков; теокалли из слитков серебра; украшенные драгоценными камнями мечи в позолоченных ножнах; золотые шлемы с гребнями из окрашенного конского волоса или с черными и алыми плюмажами; посеребренные корсеты; инкрустированные драгоценными камнями доспехи, в которые были облачены короли-воины, три тысячи лет пролежавшие в своих усыпальницах; позолоченные черепа с лунными камнями вместо глаз; ожерелья из человеческих зубов, в которые были вставлены драгоценные камни. Пол из слоновой кости был устлан золотой пылью толщиной в несколько дюймов, которая сверкала и искрилась под темно-красным мягким светом мириад мерцающих огней».

Из всех талантов, которыми обладает писатель рассказов, способность описать стремительно развивающиеся события, безусловно, является главным. Этого эффекта Говард достиг при помощи двух связанных между собой приемов: бурное развитие событий в начале рассказа и дальнейшее непрерывное использование глаголов действия. В его произведениях мы не найдем длительных вступлений, тормозящих действие; читатель с первых же страниц погружается в пучину событий. В рассказе «Боги Бэл-Сагота» хотя он и не о Конане, есть яркий пример стремительного, напористого повествования: «Молния ослепила Турлофа О'Брайена, и он поскользнулся в луже крови, пытаясь удержаться на раскачивающейся палубе. Лязг железа смешивался с грохотом грома, сквозь шум ветра и волн доносились предсмертные крики».

Одно из лучших вступлений можно найти в рассказе «Королева Черного Побережья». Конан, как всегда находящийся не в ладах с законом, вынужден бежать на первом попавшемся корабле. История начинается так: «По улице, ведущей к причалам, стучали копыта. Беспорядочной толпе громко кричащих людей удалось лишь мельком увидеть мужской силуэт на вороном коне и широкий алый плащ, развевающийся на ветру. Вдалеке послышался шум и грохот погони, но всадник не оборачивался. Он подскакал к причалу и пришпорил бешено скачущего коня лишь на самом его краю. Моряки, ставившие парус на прочной высокобортной галере, удивленно взглянули на него. Шкипер приготовил багор, чтобы оттолкнуться от причала, и в это мгновение всадник прыгнул с седла прямо на палубу галеры».

Блестящие и оригинальные сцены мастерски описаны Говардом, но не следует забывать, что многие из событий и описаний местности в его Хайборийском мире являются запечатленными его памятью сценами любимых кинофильмов. Говард обожал ходить в кино; увиденные им на экране римские оргии, восточные базары и