оставить все как есть. Он не мог покинуть кладбище. Не в этот вечер. Ни позже ночью.

Но он понятия не имел, как сильно она ударилась о надгробную плиту, когда падала, и не знал очнется ли она без посторонней помощи.

Эмма открыла глаза, моргнула, покачала головой и открыла их снова.

Было ощущение, что они все еще закрыты, но она видела; просто не очень четко. С другой стороны, не было необходимости видеть хорошо, чтобы заметить, что ее мать сидит возле нее с влажным полотенцем в руках.

– Эм?

Ей пришлось моргнуть снова, потому что свет в комнате был слишком резким и ярким. Но, даже плохо видя при таком свете, она узнала комнату: это была ее комната. Она лежала под своим пуховым одеялом с выцветшими фланелевыми узорами, и Лепесток лежал у ее ног, положив голову на лапы. Эта собака могла спать где угодно.

– Мам?

– Открой глаза и позволь мне посмотреть на них. – Ее мать взяла, из всех вещей, фонарь. Но щелчок выключателя ничего не изменил. Мать нахмурилась, встряхнула фонарь и попробовала еще раз.

Эмма потянулась и коснулась руки матери.

– Все хорошо, мама.

Слова прозвучали естественно, даже если они были не точны, она использовала их очень часто.

– У тебя гусиное яйцо размером с мой кулак на затылке, – сказала мать, снова встряхивая фонарь.

Эмма начала медленно считать до десяти; она досчитала до восьми, прежде чем мать встала.

– Я просто собираюсь взять батарейки, – сказала она. Положила влажное полотенце на пуховое одеяло и направилась к двери.

Мэрси Холл, по мнению дочери, была не очень организованным человеком. Поиски батареек займут как минимум десять минут, если таковые были в доме. Батарейки, как и большинство аппаратуры в доме, входили в обязанности ее отца.

Если мать действительно была в панике, кухня – где все мелочи и дом, мистически преображались из убранного в первоклассную катастрофу. Это будет не грязным, потому что Мэрси не любила грязь, но это будет грязь, которую Мэрси, казалось, не замечала. Эмма посмотрела на свои часы. В шесть минут она села, и в шесть минут и десять секунд, она еще больше откинулась назад. Лепесток сдвинулся. И захрапел.

Она была все еще одета, хотя ее жакет висел на спинке компьютерного стула. Ее пальцы, нерешительно исследуя затылок, подсказали ей, что ее мать была, фактически, права. Сильный удар.

Сильной боли не было. Но глаза болели, и губы, казалось, были раздутыми.

Она закрыла рот и резко выпрямилась, и на этот раз Лепесток проснулся.

– Лепесток, – прошептала она, когда ротвейлер прошелся по пуховому одеялу. Его лапы соскользнули с ее ноги и живота, и она аккуратно спихнула его в одну сторону. Он наградил ее облизав ей лицо, и она частично спрятала лицо, уткнувшись ему в шею, чтобы избежать его дыхания.

Прошло еще пятнадцать минут, прежде чем ее мать вернулась, выглядя обеспокоенной.

– Нет батареек?

– Ни одной.

– Я зайду в хозяйственный магазин после школы.

– Я не уверена, что ты пойдешь в школу. Нет, не спорь со мной. – Она подошла и села на стул. – Эм...

– Я в порядке, мам.

– Что случилось?

Мать не спрашивала ее, что она делала на кладбище. Она никогда этого не делала. Ей не нравился факт, что Эмма ходила туда, но она знала почему. Эмма хотела оставить все как есть.

– Эллисон позвонила, я уронила привязь Лепестка, и он убежал. – Лепесток приободрился при звуке своего имени, и это заставило Эмму чувствовать себя немного виноватой. Что было глупо, потому что это большей частью правда.

– И ты побежала за ним? В темноте?

– У меня не было ножниц.

– Эмма, это не смешно. Если бы твой друг не был с тобой, ты провела бы там, возможно, всю ночь.

– Друг?

– Эрик.

– Он, что, принес меня домой?

– Нет, он умен. Он позвонил мне с твоего телефона и я привезла тебя домой. – Поколебавшись, она добавила. – Он помог мне донести тебя до машины, и потом занести тебя в твою комнату.

– Он здесь?

– Он сказал, что опаздывает, и его мать будет волноваться.

– Что, в 9:30 вечера?

– 10:30, и это – школьная ночь. – Но ее мать, казалось, расслабилась; она откинулась на стуле. – Ты кажешься в порядке.

– Я говорю тебе...

– Ты в порядке, я знаю. – Взгляд ее матери был странным, она смотрела мимо плеча дочери, за окно. – У тебя всегда все прекрасно.

– Мам...

Ее мать улыбнулась, той яркой, фальшивой улыбкой, которую Эмма так не любила.

– Я помогу тебе переодеться. Спи. Если ты будешь чувствовать себя "хорошо" утром, то сможешь пойти в школу.

– А если нет?

– Я скажу, что бы больна.

Не было вариантов, что бы Эмма не пошла в школу.

– Сделка, – сказала она.

В комнате был только один источник света – монитор; единственные слова были глухи и немы, появлялась буква за буквой, по мере того, как Эмма щелкала по клавиатуре.

Дорогой папа, Прошло время. Школа началась в прошлом месяце, и чудесным образом в течении лета не было ничего интересного. Г-н Маршалл, с другой стороны, все еще имеет чувство юмора, и это хорошо, потому, что у него теперь есть я.

Марти переехала, когда ее отец был переведен на другую должность.

Софи переехала, когда ее родители развелись (почему она не могла просто жить с отцом, я не знаю, она просила). Эллисон и я все еще здесь, ее удерживает то, что родители Эллисон все еще женаты.

Принимает все виды.

Майкл в этом году лучше. У него были тяжелые времена, потому что он всегда так тупит, когда кто-нибудь спрашивает его о чем-то, и он забывает, быть вежливым, пока кто-то не угрожает сломать ему нос. О, и Лепесток становится глухим, я клянусь.

Если бы ты был здесь. Я, должно быть, упала на кладбище; Мама волнуется, потому что думает что у меня сотрясение мозга. Я думаю.

Я видела самый ужасный сон до того, как проснулась, я и сейчас должна спать, но, честно говоря, если сделать выбор между тем что бы спать и видеть тот сон? Я никогда не лягу спать снова.

И у нас нет батареек.

Она прекратила печатать на мгновение. Лепесток храпел. Он растянулся через всю кровать в ту минуту, когда Эмма встала с нее, но он всегда так делал. Каждая ночь была сражением за пространство кровати, потому что теоретически Лепестку не позволяли спать в ее постели. Сначала он ложился в ногах на кровати. Затем он переворачивался и частично выпрямлялся. Через некоторое время Эмма закончила бы тем, что спала бы на боку на шести дюймах кровати, свисая с одной стороны матраса.

Она закатила глаза, вздрогнула и вернулась к клавиатуре.

Но я в порядке, и мама тоже в порядке. Она не говорит этого, но я думаю, она скучает по тебе.

Я напишу что-то более захватывающее позже – возможно о наркотиках, сексе и мелких уголовных преступлениях. Я не хочу, что бы ты