Они заражены?

– Что-то вроде того.

Мэрси Холл скрестила руки на груди и поджала губы. Но вздохнув один раз, она кивнула.

– Клянусь, – мягко сказала она. – Было гораздо легче, когда тебе было два года. Тогда я не спускала с тебя глаз не на минуту. Сейчас? Я никогда не знаю, что с тобой может произойти.

Эмма, избежавшая смерти и ее мира, кинула. Ее мать волновалась – но она всегда это делала. То, чего ее мать не должна была делать в это время, это стоять у могилки и хоронить своего единственного ребенка. Она подумала о Марии и тогда повернулась и удивила свою мать: она крепко-крепко обняла ее.

– У меня все в порядке, мам, – сказала она, когда наконец отступила.

Глаза ее матери были полны непролитых слез.

– Я сожалею, что не была здесь раньше...

Эмма покачала головой.

– Не надо, – сказала она спокойно. Понимая, что ее мать думала об отце. И скучала по нему. Эмма хотела позвонить ему тогда и позвать назад – но у нее было сильное подозрение, что он не послушал бы ее.

Он всегда считал, что знает, что лучше для Эммы и ее матери.

Но он ушел, по крайней мере, в данный момент; Эмма и ее мать все еще были здесь. Они были друг у друга.

– Я вернусь после того, как приму душ. Может ты найдешь пинцет?

Понедельник, 8:10 утра. Майкл подошел к двери.

Эмма с сумкой наготове, аккуратно причесанная, в настолько наглаженной одежде, что казалось она никогда не помнется, открыла дверь, подождала пока он скормит Лепестку молочную кость, и вышла к нему на крыльцо.

Лучшая черта Майкла состояла в том, что ей ни за что не приходилось извиняться. Что бы ни случилось, они оба выжили и он не злился на нее, даже за ее так близко подошедшую смерть. Он задавал много вопросов, но она ответила на них так честно, как только могла, часто применяя выражение "Я не знаю", потому что это было правдой.

Они забрали Эллисон по дороге в школу. Эллисон выглядела удивительно веселой, но это было напускное, чтобы скрыть внутреннее беспокойство.

– Я в порядке, Элли, – сказала она ей.

– Ты всегда в порядке, – ответила Эллисон. – Но на самом деле с тобой все хорошо?

Эмма кивнула.

– В основном, – добавила она, помня о Майкле.

– Мария оставила свой номер телефона. Она хочет забрать детей.

Эмма вздрогнула.

– Я удивлена, что она еще хочет со мной разговаривать. Она чуть не умерла там.

– Ты там тоже чуть не умерла.

– Да, но я не могу убежать от себя.

Эллисон улыбнулась.

Они прибыли в школу, и когда они подошли к входу, Эмма увидела, что Эрик и Чейз ждали их на широких и плоских ступеньках у входа в школу. Хотя скейтбординг был запрещен, многие все равно катались на скейтбордах. Обычное дело.

Но Эрик спустился по ступенькам им на встречу.

– Я в порядке, – сказала она ему прежде, чем он открыл рот.

– Ты всегда в порядке, – ответил он.

Она взглянула на Эллисон и к своему удивлению рассмеялась.

Эллисон тоже расхохоталась.

– Могу я поговорить с тобой минутку? – Спросил ее Эрик.

–Можно пять. Зачем? – Эллисон подняла бровь, и Эмма кивнула в ответ. Она остановилась перед Эриком, а Эллисон потянула Майкла через двери в школу.

– Ты уезжаешь? – Спросила его Эмма.

– Уезжаю?

– Школа. Ты ведь на самом деле не учишься здесь.

Он заколебался, а затем сказал:

– Нет, если с тобой все в порядке, я хотел бы остаться.

Это удивило ее, но она скрыла это, говоря:

– Нет, если это означает, что мы должны задержать и Чейза.

– Я слышал это.

Эрик рассмеялся, но выглядел огорченным.

– Придется задержать и Чейза. Он зачислен.

– Но...

– Старик настоял.

– Старик, который хотел застрелить меня? И, наверное, вас тоже?

– Он.

– Но... но зачем?

– Потому что он решил, что не будет убивать тебя. Или меня. Ну, во всяком случае, не для этого, Эмма...

Она долго смотрела на него, а затем улыбнулась.

Настала его очередь выглядеть сконфуженным.

– Что? У меня что-то на лице?

– Нет. Но ты знаешь, ты стал между мной и заряженным пистолетом.

Это не плохая черта в парне. – Она кивнула в сторону двери. – Если ты не хочешь пополнить коллекцию моих промахов, может, поговорим об этом позже.

Она начала подниматься по лестнице, Эрик шел рядом с ней; Чейз тащился позади.

– Ты понимаешь, – сказал он, стараясь казаться расстроенным, – что вынуждаешь меня пойти в школу и выслушать кучу лекций от учителей о дерьме, которое не имеет никакого отношения к моей жизни.

– Ну, так предъяви мне иск.

Эрик снова рассмеялся, а Эмма снова улыбнулась, уже менее нерешительно. Это вовсе не было отчаянием или потерей, это было целое настоящее дело. Иногда, это было хорошо. Важно было удержаться за это.

Во вторник вечером Эмма пошла на кладбище. Она взяла Лепестка, телефон и молочные косточки, и проделала долгий блуждающий путь по жилым улицам, где во многих окнах горел свет.

Лепесток, конечно, облаял ночную экскурсию диких мелких животных, и Эмма мельком увидела енотов, когда они прыснули из-под ее ног, когда она чуть не упала, удерживая поводок, потому что по-дурацки старалась удержать собаку. Но как бы там ни было, она удержала его.

Она высматривала призраков в странных очертаниях архитектуры, но мертвые – по крайней мере, в этом районе, спали. И Эрик говорил, что кладбища были пустынными, потому что мертвые не шли туда.

Эмма, хоть и не была мертвой, шла.

Она подумала, что осознавая, что Натан был где-то в другом месте, она могла бы бросить эти ночные походы, но она ходила не ради Натана, она ходила ради себя. Ради тишины, которую сам Эрик, казалось, ценил.

Это было место, где ей не приходилось говорить, что все хорошо. Она не чувствовала необходимости говорить, или быть интересной, или заинтересованной; она могла дышать здесь, расслабиться и просто быть самой собой. Кем-бы то ни было.

Она нашла цветочный венок, стоящий на тонкой треноге перед могилой Натана, и смахнула несколько опавших листьев у основания надгробия, прежде чем устроиться на слегка влажной траве. Это началось здесь.

Лепесток толкнул ее своей большой треугольной головой, и она освободила для нее место на коленях, рассеянно почесывая его за ушами. Небо было ясным, а звезды, как и в любом городе с обилием электрического освещения, были яркими и далекими.

Если бы она захотела, она могла бы притвориться, что всей прошлой недели просто не было. Но она не могла так легко притвориться, что последних нескольких месяцев не было, и это еще больше причиняло боль. Но... возможно она просто была эгоисткой. Встреча с Марией, оставила ее с мыслью, что она не совсем одна; что она не была единственным человеком, который понес утрату и страдал.

Это помогло. Она погладила Лепестка,