бились безусые юнцы, вместе ушедшие в бессмертие!..

...В:е это, однако, будет потом, через три месяца, - сейчас же продолжался март сорок первого. Солнечный, вдребезги разбивающий настывшие за ночь сосульки - днем, лунно-голубой - до полночи и с косматыми серофиолетовыми туманами на рассвете, незаметно, исподволь съедающими последний снег.

А какое необыкновенное для меня утро выдалось после нашей очередной "цепочки"!

Еще по дороге на работу, в редакцию, - кося глазами и не останавливаясь, - видел в газетной витрине наш "Сталинский клич" с большой, строго озаглавленной статьей: "Быт неотделим от политики" - мой отчет с общегородского комсомольского собрания. В своем докладе Саша Гаврилов резко, гневно говорил о комсомольце с "Текстильмаша", несколько раз замеченном нетрезвым, о комсомольце с обувной фабрики, бросившем жену и грудного ребенка; в прениях выступали дружно, судили жестоко, зная, что, если провинишься сам, так же жестоко будут судить и тебя, - комсомольская участь двух парней, нарушивших нормы нашей жизни, была решена, компромиссов и половинчатых решений мы не признавали!

На редакционном совещании - "летучке" статья была отмечена как одна из лучших в номере; час спустя позвонил Саша Гаврилов и тоже сказал добрые слова об отчете, что для меня было, пожалуй, поважнее редакционного заключения. По сему поводу дважды подряд сбегал в самую отдаленную и самую тихую в редакции боковушку - корректорскую, где в одиночестве, до прихода старшего корректора, моя девушка вычитывала сырые, только что оттиснутые гранки, радостными своими новостями я делился так горячо, что губы и щеки у нее горели, а испуганные глаза сияли еще ярче.

Вечером мы отправились в кино, в наш незабвенный "Комсомолец", тесный, уютный и самый фешенебельный кинотеатр города; в ожидании сеанса в фойе, по заведенному порядку, чинно гуляли парами по кругу, за исключением тех, кто роскошествовал в крохотном буфете, потягивая колючее, шибающее в нос ситро, либо смакуя синеватое, обложенное вафельными пятачками мороженое.

Влились в круг и мы: я - в сбитой на затылок кепке, в грубошерстной из чего-то перешитой куртке и она - в чердом, по фигурке, пальто - у нее-то отец был портной! - и в чуть сдвинутом набок берете. Вот тут-то и пережил я незабываемые, самые свои крылатые минуты!

Стоя в центре медленно движущегося круга-хоровода, группа ребят оживленно и одобрительно говорила о моей статье, отчетливо, в спину нам кто-то из них сказал:

"Вот он писал - который в очках, с глазастенькой..." Ах как головокружительно сладка она - впервые и внезапно, при твоей девушке, свалившаяся на тебя слава! Ничего подобного больше я не испытывал ни разу в жизни: ни десять лет спустя, выпустив первую книгу, ни теперь, под старость, - издавая сороковую...

После кино мы снова ходили по своему голубому лунному городу и говорили, говорили; хотя все основное - то прямо, то намеками - мы уже сказали друг другу, как решили и главное: если все-таки война подождет, осенью уедем учиться, я, конечно, буду подрабатывать в газетах, со стипендией нам с избытком хватит, учиться вместе легче. Всякие обывательские вопросы - вроде того, как и где мы будем жить, нас не занимали вовсе: как все, так и мы; кооперативные квартиры и полированные гарнитуры, о которых тогда и слыхом не слыхали, понадобятся лет через тридцать - нашим детям...

...Что война будет, мы знали, и все-таки - имея в виду день и час - она разразилась неожиданно. Воскресный отдых был скомкан - словно с праздничного стола сдернули выходную скатерть. Нас, только что вышедших из парка, веселых и беспечных, как штормовой волной прибило к нарядной толпе, сгрудившейся у черного раструба громкоговорителя; в живой сосредоточенной тишине, под высоченным сине-золотистым небом, где-то уже вспоротым воем бомб, звучал напряженно спокойный голос Молотова...

Потом толпа рассыпалась, растеклась. Одни поспешили домой, подсознательно чувствуя потребность побыть - может, напоследок - с семьей, с детишками. Другие, нагоняя друг друга, сдержанно переговариваясь, шли к городскому комитету партии. Третьи - нашлись и такие - ринулись в магазины, скупая соль, спички, крупу, все то, что оказывалось на прилавках: кто - корысти ради, кто - в наивной надежде запастись необходимым на всю войну.

Мы же - впервые на людях взявшись за руки и забыв расцепить их пошли-побежали в свой комсомольский штаб. Здесь уже было - не протиснуться; второй секретарь горкома Алексей Власов, высокий, розовощекий и чубатый, взволнованно повторял:

- В Дом пионеров - митинг там, здесь не поместимся. Гаврилов сейчас придет - он в горкоме партии... В Дом пионеров - здесь не поместимся!..

Не поместились мы и в небольшом, рассчитанном на ребятню, зале Дома пионеров - стояли в проходах, дыша друг другу в затылок и вытягивая шеи, облепили крохотную сцену. Говорили коротко, большинство выступлений походило на рапорт: комсомольцы обувной ждут отправки на фронт, комсомольцы кожзавода считают себя мобилизованными. Коротким было и решение, принятое под единодушный ликующий гул: создать особый комсомольский батальон, - список по старшинству начал Саша Гаврилов. Распаренные, возбужденные, мы вываливались на улицу, готовые - как в кинокартинах о гражданской войне - немедленно встать в очередь за винтовками и не догадываясь, конечно, что многие из нас видятся в последний раз. Радио на улицах гремело маршами, затем передавали указы о призыве десяти возрастов, в том числе и нашего; мы спешили в редакцию, зная, что будем выпускать внеочередной номер газеты, и на ходу я уже складывал приподнятые строки своего первого военного репортажа - с митинга...

Наш особый комсомольский батальон так почему-то и не был создан; Информбюро передавало сводки одну горше другой, происходило что-то непонятное для нас - отступала Красная Армия! - и, горячие головы, мы не однажды с упреком сожалели о своем батальоне: эх, если бы!.. Ребята уходили по одному, по двое, по нескольку человек - в порядке плановой мобилизации; на душе у меня творилось черт-те что: одну медицинскую комиссию прошел на общих основаниях, другую, с помощью Саши Гаврилова, отдельно, - оба раза, из-за проклятой близорукости, забраковали "по чистой". Подливало масла в огонь, подтравливало и то, что девушка моя как-то тихо, спокойно, безо всяких вроде усилий - поступила на курсы военных радистов, не сказавшись, правда, поначалу родителям, и ходила после работы на занятия. Закончит, уйдет, а я, как старикан какой, останусь в тылу!.. Не лучше, кажется, чувствовал себя в этом отношении и Саша Гаврилов. Когда я зло пожаловался ему на чинуш из военкомата и врачей-бюрократов, он, всегда ровный, внимательный, рассердился, выпуклые