знал только камарин.

— Вальмин!

Тот сделал два шага вперед и взглянул на своего короля.

— Вальмин, что тебе обо всем этом известно?

— Я не летал, Ваше Величество!

— Почему это? — удивился король.

— У меня запрет на полеты, государь!

Камарин удивленно взглянул на мага:

— Может мне кто-нибудь это объяснить? Вальмину запретили летать? Это что-то новенькое!

— Я наложил на него запрет, — подтвердил Клининг. — Команда Вальмина опять продемонстрировала один из своих рискованных маневров, что привело к массовому столкновению восьмидесяти трех команд. К счастью, травмы в основном легкие, благо луг на месте полетов порос толстым мхом. Ребята отделались испугом и вывихами. Только Вугур и Вильдо получили более серьезные ранения, потому до сих пор и лежат в постели.

Несмотря на видимую суровость, Клининг с сочувствием поглядывал на Вальмина, который вышел из этой передряги без единой царапины. Да и тот не был в обиде на добродушного иллантина, искренне восхищаясь им и его волшебными штучками.

— Что посоветуешь, Клининг? — спросил король.

— Ураган, должно быть, далеко разметал наших. В худшем случае кое-кто оказался за морем, в других странах. Мы должны побыстрее разыскать их и собрать, прежде чем люди и обитатели Той Стороны мира поймут, что произошло.

Голиаф вспомнил: о подобном случае ему когда-то под большим секретом рассказала бабушка.

Ровно четыре тысячи семьсот лет тому назад, во время Камаринских игр в честь вступления на трон его деда, неистовый порыв ветра подхватил команду, в составе которой был отец Голиафа, и унес за моря и континенты до Земли пигмеев. Вызволяя соотечественников, тогдашний иллантин, вопреки миролюбивому характеру крохотных гномов, вынужден был прибегнуть к скрытой угрозе и продемонстрировать всю мощь своего волшебства. В тот год помимо полных мешков с драгоценностями в обмен на унесенных ураганом были отданы несколько необычайно дорогих зеленых жемчужин. Но иным способом нельзя было купить молчание пигмейских богов. Те затянули дремотным туманом Землю пигмеев, и освобожденные крохотные гномы вошли в легенды этого народа как полубоги.

В запасниках одного немецкого этнографического музея с давних пор пылится на полке древняя, грубо вырезанная маленькая фигурка африканского божества. И ученым до сих пор не удается выяснить, кто этот божок в огромном смешном колпаке.

Потеря ценных и очень редких зеленых жемчужин вызвала смятение по всей стране, но в целом все были рады, что так легко отделались и можно продолжать жить в покое и мире, избегая контактов с внешним миром.

Впрочем, вся эта история имела болезненные последствия для отца Голиафа. Как пилот летной команды, он нес значительную долю ответственности за случившееся и не мог претендовать на трон на следующих выборах камарина.

— Мы обязательно должны организовать поисковую группу, Голи. — Голос Клининга вывел камарина из задумчивости.

— Да, друг мой, да.

Мальчик

У Оливера Куша голова шла кругом. Сегодня утром он стал звездой в своем классе или, правильней сказать, звездой второй величины. В течение одного дня вечный изгой, затюканный «ботаник», которому девочки улыбались лишь сочувственно-безразлично, был произведен в друзья Маркуса Вернрота, сына богатого фабриканта. Маркус в классе был личностью легендарной. Всегда одетый в самые дорогие вещи с лейблами самых известных домов моды, с новеньким мобильником последней модели у уха и окруженный толпой почитателей, он при всем классе объявил «серую мышь» Оливера Куша своим новым другом и взял под личную защиту.

Мир перевернулся!

Что нашел великий Маркус Вернрот в этом ничтожестве, которое всего две недели назад (вряд ли нарочно, но все же довольно по-дурацки) пролило какао на его дорогие новые кроссовки? Тогда силач Пауль Райзер, телохранитель и «шестерка» Маркуса, заставил Оливера слизывать пролитое какао языком. Гадко ухмыляясь, он при всем классе схватил Куша за шиворот и поставил на колени перед багровым от ярости Вернротом. Сопротивляться было бесполезно: Пауль Райзер обладал силой быка. Когда Куша безжалостно ткнули носом в чужие башмаки (при этом Райзер почти оторвал ему воротник), некоторые одноклассники с тяжелым чувством отводили взгляд, но вмешаться никто не отважился. Только молоденькая учительница, помогавшая фрау Герштенкеттер на занятиях и следившая за порядком на школьном дворе, положила конец этой отвратительной сцене.

С первого же дня она заметила, что маленький Куш в классе изгой. Неважно, кто был перед ним, — отовсюду кричали, ревели, шипели и командовали: «Куш, куш!» ^[1] — каламбур остряка Вернрота. И стоило только прозвучать этим словам, как худенький бледный мальчик под гомерический хохот класса отступал в сторону. А когда Оливер тянул руку, чтобы ответить, кто-нибудь обязательно шипел: «Куш, куш!» — и рука мальчика испуганно опускалась.

Симпатии молодой учительницы Оливер лишился, когда после происшествия с какао в школьном дворе она потребовала проявить, наконец, смелость и пойти вместе с ней к директору, чтобы заявить о поведении Маркуса Вернрота и Пауля Райзера. Багровый от стыда, под угрожающими взглядами команды Вернрота, Оливер отказался и тем самым стал полным ничтожеством в глазах окружающих.

Но с сегодняшнего дня все в корне изменилось, и Оливер Куш должен благодарить за это крошечное существо, которое он со вчерашнего вечера носил с собой в маленькой деревянной коробочке.

Оливер убрал посуду в маленьком кухонном уголке открытой всем сквознякам квартиры в уродливом здании дешевого доходного дома.

— Вот, дядя Юп, все готово!

Два часа назад он вернулся из школы, приготовил обед для себя и своего дяди (тот, как всегда, едва прикоснулся к еде), проветрил квартиру от алкогольного перегара, прибрался и в завершение вымыл посуду. Обычный день.

— Теперь иди делать домашнее задание, парень!

— Да, дядя Юп, сейчас.

Испитое, опустившееся существо рыгнуло и потянулось за бутылкой шнапса, почти пустой, стоявшей на маленьком столике у потертой кушетки. Одним большим глотком оно прикончило ее. Обжигающий алкоголь заструился по глотке и согрел его желудок. Вот дерьмовое воспитание! Какое мучение с этим парнем! Как будто жизнь и без него недостаточно тяжела! Пособия от социальной службы и «детских», которые дядя Юп безо всяких оснований получал на мальчика (он так и называл Оливера — «мальчик»), хватало лишь на первые три дня каждого месяца.

Оплатив толстому Майеру долг за пиво и шнапс в забегаловке на углу, Юп выдавал мальчику деньги на