Полянская Ирина Литература - это послание (интервью)

С Ириной Полянской беседует Елена Черняева:

Литература - это послание

Об Ирине Полянской заговорили в 1997 году, после того как на страницах "Нового мира" был опубликован ее роман "Прохождение тени". Красивая своеобычная история дружбы русской девушки с четверкой слепых музыкантов-кавказцев... Драматическая сага о семье репрессированного ученого-ядерщика, отошедшая в область поэзии, искусства, золотого сна, разгладившего швы семейной трагедии... Полифоническая проза конца ХХ века, литература, наделенная горьким опытом столетия, не упускающая за деталями мира его духовные контуры... Музыка -- как тема романа и как аналог внутренней человеческой жизни...

Роман получил высокую оценку критики, вошел в финальный шорт-лист премии Букера, присуждаемой за лучший русский роман года, и открыл в издательстве "Вагриус" новую серию книг "Женский почерк", в которой печатаются наиболее значительные произведения женщин-писательниц. Был переведен на французский язык и издан в престижном парижском издательстве "Акте Сюд", получил блестящую прессу, ведутся переговоры о немецком, голландском и английском его издании...

В 1999 году читатели журнала "Новый мир" получили возможность ознакомиться с новым романом И. Полянской -- "Читающая вода". Сегодня в "Новом мире" уже готовится к публикации новая большая работа писательницы --роман "Горизонт событий". Наш разговор -- о женской судьбе в искусстве, о том, что такое "мысль семейная" и ее отражение в творчестве, о становлении писателя и такой его "разновидности", как женщина-романист.

-- Е.Ч. Ваш первый роман привлек внимание читателей необычностью фабулы и судеб героев. Тема его, в общем-то, традиционна и может быть определена как "роман воспитания": в центре его -- юношеская влюбленность, чувство, ставшее жертвой межнациональных предрассудков, ревность, отчаяние, измена, уродующая души героев... В романе есть другая линия -- несущая на себе отчетливые следы автобиографизма и повествующая о семейной драме, об истории незаурядной интеллигентной семьи, угодившей в трагический разлом времени, а также о необычных обстоятельствах появления главной героини на свет, родившейся за колючей проволокой в одном из сталинских лагерей... Возможно, самые сильные страницы романа -- это описание лагеря, увиденного глазами шестилетнего ребенка. У читателя невольно возникает вопрос -- насколько описанные в художественном произведении картины соответствуют действительности?

-- И.П. Семейная линия романа посвящена жизни моих родителей и повествует о нашей реальной истории, случившейся в этом немилосердном веке с членами нашей семьи, в чьих судьбах -- каждой по-своему -- воплотились трагические черты времени. В общем, идея такая: что было и что осталось от большого, талантливого, кустистого русского интеллигентного семейства. Я родилась в той самой уральской "шарашке", описанной Д. Граниным в "Зубре". Мой отец попал туда после двух лагерей -- немецкого и нашего. Едва не погибнув на Севере от истощения и цинги, отец спустя два года чудом был вызволен из колымских рудников -- его спаcло известное постановление о форсировании работ над атомным проектом. Ученый-химик, он был видным учеником академика Зелинского. Осенью 1941 года с народным ополчением ушел добровольцем на защиту Москвы. В сражении под Нарой полег почти весь его батальон. Отец был ранен и попал в плен. Отличное знание немецкого языка и специальность химика привели его после долгих лагерных мытарств на фармацевтическую фабрику. К концу войны он оказался в американской оккупационной зоне, откуда, несмотря на уговоры американских специалистов (его научные работы уже знали за рубежом), настоял на переводе в русский сектор. А уже там был осужден за измену Родине и, как и тысячи других несчастных возвращенцев из немецкой неволи, отправлен по этапу. Так через Колыму он попал в эту знаменитую уральскую "шарашку". Его судьба удивительным образом повторила -- только на ином, более страшном витке --судьбу "Зубра", Н. Тимофеева-Ресовского, с которым они были хорошо знакомы. С первых лет жизни я была буквально напичкана этим семейным эпосом. Никаких иллюзий по поводу существующего строя у нас в семье не было. Семейного лада тоже не было, слишком разные по складу характера люди собрались на этом маленьком пятачке, поэтому оставалось одно -- труд как подвиг и искусство как отдушина, некая экзальтированная защищенность культурой от царящего вокруг разора и пошлости... И вот весь этот материал меня долго не отпускал, определяя мою сознательную и даже подсознательную жизнь. Странно, но я уже в возрасте четырнадцати лет твердо знала, что опишу все это... Когда мама приехала к отцу в эту знаменитую зону, она была первой "разрешенной" женой в этой "шарашке". Там я и родилась на свет, там, за колючей проволокой, и провела первые шесть лет своей жизни...

-- Е.Ч. И как же было обставлено ваше появление на свет?

-- И.П. Моей повивальной бабкой явилась Ангелина Пименовна Стребкова --терапевт лагерной амбулатории, мир ее праху, святая женщина, с которой мы уже потом, после освобождения, поддерживали связь до последних лет ее жизни. На "воле" она служила тюремным врачом в Казани и была осуждена за то, что отказывалась давать свое медицинское "добро" на продолжение пыток над заключенными. Хотя в свидетельстве о рождении у меня и значилось: "г. Касли", родилась я в той самой "шарашке", где появилась на свет и атомная бомба. В молодости я любила повторять, что мы с ней, бомбой, родились в одном месте и являемся почти ровесницами.

-- Е.Ч. Что же представляла собой эта "шарашка"?

-- И.П. Об этом уже много писалось -- особенно подробно и хорошо все в том же гранинском "Зубре". Как эти зоны за колючей проволокой превращались в подлинные островки научной и даже гуманитарной свободы. О творческой атмосфере, духе интеллектуального поиска, царивших в них. А ведь населяли их люди, на своей шкуре испытавшие подлинную цену свободы, -- бывшие зеки, вчера еще умиравшие от недоедания и цинги, надрывавшиеся на каторжных работах в рудниках и на лесоповалах. В таких "шарашках" собиралась вся большая наука: физики, генетики, биологи, медики, -- словом, люди, чьи научные цели так удачно совпали с целями государства. Жили среди нас и вольнонаемные, и прикомандированные, и даже вывезенные из Германии "трофейные" немецкие физики -- такие, как Риль, например. Немцев привозили с семьями, с домашним скарбом, врачами и даже священниками. Кормили их несравненно лучше наших ученых.

-- Е.Ч. Что вам особенно запомнилось из тех лет -- ведь вы были еще малы?

-- И.П. Конечно, о многом из того, что меня там окружало, я