прямо сквозь сферу — прозрачное черное солнце, окруженное белой аурой.

— Это же чертова летающая тарелка, — прошептала Лайза.

Он не стал спорить. Штука выглядела, словно Звезда Смерти, затмившая солнце.

Проснулись все соседи. Снизу квартала доносились голоса, хлопали двери. Лайза натянула одежду и повернулась к лестнице.

— Пошевеливайся! — сказала она голосом, полным внезапной тревоги.

Ее испуганный тон был заразителен, и Эд осознал, что затаил дыхание. Стоя в боксерских трусах, он чувствовал себя уязвимым и открытым, и как раз когда он зашагал через комнату, чтобы схватить джинсы там, где бросил их вечером, где-то внизу квартала взвыла сирена, через несколько секунд отключилась, а потом раздались звуки речи в громкоговоритель или мегафон. Эд ухватил смысл сказанного.

— Вот дерьмо! — громко сказал он. — Нас эвакуируют!

Он услышал, как кричит его сосед напротив — мистер Борд, как откликается жена мистера Борда. Везде по соседству вспыхивали огни. Он услышал, как завелась машина. Он поискал свежую пару носков, потом направился в ванную, слово «эвакуация» бродило в голове. Почисть зубы, подумал он, кто знает, когда еще выпадет шанс… Он вытащил из-под раковины свой маленький набор для путешествий и пробежался по нему: бритва, зубная щетка, минидеодорант. Куда они пойдут? Наверное, в убежище, в какую-нибудь школу или церковь. К черту все это, они с Лайзой смогут найти отель. Он не станет проводить ночь на коврике в школьной аудитории.

— Принеси мою сумочку! Большую! — прокричала снизу Лайза. Он нашел сумку на полу у лестницы. Что еще, черт побери? Он проверил бумажник, лежавший на ночном столике. Восемьдесят баксов и две кредитные карточки. Этого хватит. Они легко найдут еду и убежище, даже если придется проехать дальше на юг, может быть даже до побережья возле Полулунного залива или возле Девенпорта. Он представил дороги, ведущие в район залива, забитые людьми, бегущими от тарелок, и до него дошло, что, вполне возможно, они не вернутся назад никогда.

— Ты спускаешься? — Лайза включила в доме все огни.

— Ага! — крикнул он. — Просто схватил пару вещей!

Он вытащил из шкафа твидовый плащ. Немного носков и белья тоже неплохая мысль. И рубашка для боулинга! Ее он никак не может бросить.

— Они что-то объявляют! — прокричала снизу Лайза, и он подошел к окну, выходящему на улицу, и открыл створку.

— Без паники! — приказал голос, чудовищно усиленный каким-то устройством, в которое говорил человек. Голос, очевидно, исходил из пожарной машины, ползущей вверх по улице с вращающимися огнями. Взгляд Эда привлек мистер Борд, выходящий из своей двери с картонной коробкой, тяжелой, судя по тому, как он ступал.

— …окрестности эвакуируются в течении двадцати минут… — говорили из машины.

Двадцать минут — у них еще есть время! Он снова подошел к противоположному окну и поднял глаза на холмы. Перевернутая тарелка еще парила там, жуково-черный шар, излучающий белую корону, и этот шар сразу напомнил ему его шар для боулинга, который там, в гараже, вместе с остальным его барахлом, вместе с остальной его жизнью, как казалось ему теперь.

В глаза бросились несколько книг на ночном столике — его настольные книги, исчерченные пометками экземпляры, которые он годами читал и перечитывал, и все они стоили того. Он сложил книги и одежду на расстеленный твидовый плащ вместе со своим набором путешественника, потом выдернул из розетки шнур своей настольной лампы и положил ее рядом со все прочим, связав все в узел. Лампа была древней, со слюдяным абажуром в форме колпака колдуна и солидной медной подставкой на шарообразном основании, похожем на громадную грушу. Как и книги, она была невозместимой. Он вдруг подумал о своих игрушечных поездах, о своих комиксах и альбомах пластинок, и о бог знает чем еще в гараже. Маленький узелок показался ему жалким, и он увидел, что в каком-то неопределимом смысле его маленький сверток — это живая история: жизнь Эдварда Келли, иллюстрированная лампой, несколькими книгами, старым твидовым плащом и рубашкой для боулинга.

Он пошел вниз, держа узелок незаметно за королевского размера сумкой Лайзы. Она встретила его в гостиной, где уже шарила в большом ящике, полном фотографий, выгружая их в коробку. Клетка с попугайчиками стояла у входной двери, вычищенная и обильно снабженная водой и едой. Эд вручил Лайзе сумку и направился прямо к двери.

— Что за барахло? — спросила она. — Твоя лампа?

— Ага, — сказал он. — Набор для путешествий.

Но он уже вышел из двери, нащупывая в кармане ключи от машины. Он открыл заднюю дверцу своего «форда-эскорта», положил свое барахло на сидение и рысью помчался за дом. Ворота почти загораживала куча вчерашних пустых коробок, и он подхватил их несколько штук, швырнул через голову на дорожку, а потом пинками отбросил оставшиеся в сторону, чтобы распахнуть ворота настежь. Он шагнул к двери гаража, толкнул их и щелкнул выключателем, но вместо того, чтобы войти за другими своими вещами, он повернулся и помчался вниз к машине, на ходу подхватив пару пустых коробок. Фактически все соседи вытаскивали из домов барахлишко. Воздух полнился тявканьем, лаем и воем собак, криками людей, орущих друг на друга. Он все еще слышал визг и гудение из леса, контрапункт к шумам человеческого страха, доносящимся сверху и снизу квартала.

Он свалил книги на дно пустой коробки, потом аккуратно запаковал лампу, закутав ее в одежду, чтобы сохранить абажур.

Лайза подошла сзади, неся собственную коробку.

— Что ты делаешь? — скептически спросила она.

— То, что делают все, — ответил он. — Гружу машину. Одна коробка мне, одна тебе, делим поровну.

Он дружелюбно улыбнулся, взял у нее коробку и поставил ее на сидение рядом со своей, осознавая, что не слишком удачно подобрал слово. Не было времени объясняться.

Она помедлила мгновение, словно о чем-то хотела поспорить, но вместо этого схватила у него еще одну пустую коробку и направилась к дому. Через три шага она остановилась и повернулась.

— Нам надо забрать кучу вещей, — сказала она, поднимая бровь.

— У нас мало времени, — ответил он. Громкоговоритель как раз снова забубнил, металлически выговаривая слова эвакуационного сообщения где-то на примыкающей улице.

Она пошла дальше без единого слова, что по-видимому не было добрым предзнаменованием. Однако, истина заключалась в том, что она никогда не понимала его лампу больше, чем понимала шар для боулинга или игрушечные поезда. И все-таки он действовал в высшей степени рационально, когда был готов поровну поделить пространство в машине, сколько бы мало его не было. Они женатая пара;