миновала, они снова были вместе. Ему хотелось обнять ее, прижать к себе, ощутить ее всем телом… его руки и губы сказали бы ей куда больше, чем простые слова признания. Но вместо этого он холодно произнес:

— Ты должна благодарить не меня, а саму себя и своих братьев.

И в этот момент их взгляды встретились. Им ничего не нужно было говорить друг другу. Они понимали все и без слов.

— Эй. Оружейник! — окликнул Такер, бесцеремонно подходя к ним. — Я собираю всех своих людей здесь, внизу. Как ты думаешь, может нам выставить охрану? — он испытующе уставился на парочку, переводя взгляд с Кейда на Джослин, и обратно.

— Зачем? — нервно поинтересовался Кейд, чувству определенную неловкость. Он едва смог заставить себя вернуться к привычным насущным делам, требовавшим немедленного решения. — Твои люди могут взять еще немного дополнительного груза? Кое‑что из этого оборудования не мешало бы прихватить.

Такер ткнул носком порванного ботинка мусор штабного поста.

— Вот это что ли?

— Я посмотрю и скажу, — Кейд повернулся к Джослин. — Могу я сначала поговорить с тобой? Несколько слов…

— Конечно, — она ухватилась за его руку, и он помог ей спуститься в небольшое укромное местечко между двумя огромными камнями. Они сели рядом прямо на землю.

— И что теперь? — просто спросил он, неловко покосившись на девушку.

— Теперь? К Главе марсианского Дивизиона, к его двору. Потом… может, нам и удастся вернуться. Верховный Правитель не успел назначить своего приемника, поэтому возвращение на Землю может оказаться для нас вполне безопасным. Наверняка там сейчас страшное замешательство, никто не знает, как поступить в дальнейшем. Этим можно было бы воспользоваться, но… — она помедлила. — Глава марсианского Дивизиона наверняка захочет поставить тебя во главе своей армии.

Последние слова повисли в воздухе, наступила секундная тишина.

— А ты? — смущенно выдохнул Кейд.

— Не знаю, — она легкомысленно пожала плечами. — Может, и для меня найдется задание. Ты же сам понимаешь, я не привыкла бездельничать.

— Знаешь, мне бы не хотелось быть Верховным Понтифексом здесь, на Марсе, — медленно произнес Кейд. — Мне кажется, что когда‑нибудь я вдруг надумаю жениться…

— Ой, Кейд! — неожиданно весело выпалила Джослин, и в ее глазах загорелись искорки насмешки. — Это же тебе не Земля. Здесь никогда не будет своего Ордена в том представлении, которое привычно для тебя. Многие из твоих Оружейников, если, конечно, ты так назовешь их, будут женаты. У многих и сейчас есть семья, не могут же они отказаться от своих родных.

Это простая истина неожиданно поразила Кейда. Действительно, разве семья в сущности может помешать человеку любить Императора и быть примерным Оружейником? Теперь ему казалось: наоборот. Если Оружейнику будет что защищать, он станет настоящим патриотом, как эти самоотверженные марсиане.

— Ты права, — сказал он, коротко кивнул. — Мне как‑то не приходило в голову такое. Старые привычки… Джослин, я… — ну как ему сказать ей об этом? — Ты ведь родственница Императора! — выпалил он, краснея.

— Император, — сказала она, положив ладонь ему на колено. — тоже человек. Мудрый человек, да к тому же женатый.

Теперь он знал, что вряд ли сможет ей рассказать обо всем. Ему не хватало элементарных слов. И тогда Кейд решил поступить иначе. Однажды ему уже довелось это сделать, но тогда он был в гневе, сейчас же он нежно обнял ее и притянул к себе. Он с удивлением и восторгом почувствовал, как ее губы возвращают ему поцелуй.

Некоторое время они так и сидели, прижавшись друг к другу, пока солнце не стало клониться к закату и тени не поднялись у них за спинами. Наконец Кейд встал и помог подняться ей.

— У нас еще много дел, — со вздохом объяснил он. В его голосе прозвучало сожаление. Они сидели долго, но это время показалось ему одним мгновением. Он бы с удовольствием вообще не выпускал леди Джослин из своих объятий.

— Да, — тихо откликнулась она, — у нас с тобой действительно еще очень много дел, дорогой.

Это слово изумило его своей новизной и нежностью. Сердце заколотилось в горле, мешая дышать.

— Любимая, — с удивлением произнес он и улыбнулся самому себе, своему смущению. Ему еще предстоит научиться многому… и любви тоже.