всяком случае, Анна Присманова действительно вышла замуж за Александра Гингера в 1926 году, в 1925 родив первенца, Василия, а спустя три года - и второго сына, Сергея; сыновья двух русских поэтов, Базиль и Серж, до сих пор живут во Франции. Присманова могла познакомиться с Александром Гингером не позднее 1924 года, мартом подписано его первое стихотворное посвящение Анне - вычурное, с нарочито изломанным ритмом признание - поражения солнцепоклонника перед "лунною, стихотворительной силой"19. Образ "супруги, взысканной душой" появился в стихах Гингера и того раньше - в феврале.

Ко времени встречи с Присмановой Гингер, успевший "закончить печатанием" первый сборник стихов20, - стал уже популярной личностью в литературном Париже. "Еще до "Союза писателей и поэтов" бывали другие литературные кружки. На тех, доисторических вечерах гремели звезды раннего периода: Евангулов, Божнев, Гингер, (Зданевич, Шаршун). В подвале кафе, на столике во весь рост стоял жизнерадостный Евангулов и выкрикивал стихи на манер Маяковского. Когда в подвал спускалась дама в мехах, он прерывал строфу и говорил очень почтительно: "Сюда, графиня, сюда, пожалуйста!" Из этих поэтов только один Гингер, пожалуй, остался", - вспоминал В.Яновский21.

Мемуаристы проявляли редкостное единодушие в отношении Гингера: безоглядный азартный игрок из самых "фанатичных" на "блистательном Монпарнасе"22, "пристрастный ко всему, где приходилось вступать в единоборство с неведомыми силами или испытывать капризы "теории вероятностей"23. Цитировали его строчки:

О только тот достоин уваженья

и между братий мужественно прав

кто лишнего не сделает движенья

отчаянную ставку проиграв...

... И тут же отдавали дань его безошибочному литературному вкусу и чувству русского языка, уму в мельчайших замечаниях и наблюдениях. Георгий Адамович так писал Ирине Одоевцевой в середине пятидесятых годов: "А я считаю, что в нашем окружении или экс-окружении, есть два человека, смыслящих в самих стихах, а не в поэтических чувствах вокруг - Чиннов и Гингер"24. Борис Поплавский в своем романе вывел Гингера бесстрастным мудрецом, олимпийцем - Аполлоном Безобразовым, заложив парадокс уже в имя героя, "стоиком" называл его В.Яновский25, а Бахрах, заметив, что "внешностью он походил на тряпичника из гетто", признавался, что "Гингер был своеобразно прекрасен"26. Вспоминая Гингера, друзья подчеркивали редкую цельность его натуры и тот факт, что под конец жизни Гингер, не будучи ни аскетом, ни святошей, утвердился в буддизме, то есть в религии, культивирующей принцип целостности. Освобождающей сознание от иллюзорного восприятия самого себя... В воспоминаниях Кирилла Померанцева находим: "Еврей по происхождению, он с сознательного возраста стал отходить от религии отцов, не чувствовал ее своей, ему ближе было христианство, а затем индуизм и буддизм, когда он с ними познакомился. Последний привлекал его ясным сознанием, что в мире царят болезни, страдание и смерть - что необходимо противостоять этому, используя все свои духовные ресурсы. Не знаю, перешел ли он "официально" в буддизм, знаю только, что похоронен он был по буддийскому обряду, высоко духовному и благочестивому "..." Я не встречал человека, столь скурпулезно следовавшего принципам, которые он сам для себя поставил"27.

Если его друг, Поплавский, был увлечен эстетической прелестью зла, то Гингер с равным любопытством вглядывался и в зло, и в добро, открытый проявлению всякого таланта, когда же в его хитроумно устроенный горизонт попала странная лунатическая лирика Анны Присмановой, ее бинарные композиции были им и поняты, и приняты, и оценены. А ведь являли собой контрастную противоположность тому, что писал Гингер своею солнечной мозаикой предчувствий, заполняющей по спирали готовую разорваться в любой момент форму стиха. В стихотворении, посвященном Гинемеру28, "Я люблю на меня непохожих!" - написал Гингер истинную правду о себе. Приходится в очередной раз признать, что инь-ян - абсолютная формула; союз Гингера и Присмановой вполне подтверждение тому.

"Обликом походили они несколько на химер, но по своему духовному облику существа были серафические, вечно ищущие"29, - Зинаида Шаховская, не только не знавшая близко эту пару, но и порой путающая в своих воспоминаниях их фамилии, лучше других однако сумела передать впечатление, производимое Присмановой и Гингером. Есть еще более оригинальный набросок, сделанный с натуры Иваском: "Она двух измерений - фигура из Модильяни, он же походил на старьевщика с Гомельской барахолки"30. При этом Присманова (по всем воспоминаниям) - нервна и резка, а Гингер - общителен, открыт, по воспоминаниям Бахраха, например, "... на Гингера было невозможно сердиться и в этом была его скрытая сила. Его странности были более внешними, чем внутренними и, собственно, были безобидными: то он наращивал какие-то взъерошенные баки, то появлялся в одежде альпиниста..."31. Был он так же ревностным солнцепоклонником - не в переносном смысле! Когда наступала весна, он с утра исчезал из дому, отправлялся на какой-нибудь пустырь и наперекор докторским наставлениям пролеживал под солнцем до захода. Присманова же около полудня только начинала день, писала обычно ночью, была "неметафорически" зависима от луны, что в ее стихах очень даже заметно.

"Это была красочная, оригинальная чета, - вспоминал Померанцев, - хотя нельзя сказать, чтобы красивая, скорее наоборот... Жили они душа в душу, хотя всегда, когда я их видел, спорили. Не о пустяках, а о "высоких материях": о стихах, о поэтах, о той или иной вышедшей книге. Гингер спокойно, Присманова - взвизгивая и порой возмущаясь, но спор всегда оставался на какой-то "моральной" высоте: спорить спорили, но как спокойствие, так и споры пронизывала внутренняя гармония"32. Кстати, они всегда обращались друг к другу только на Вы: и на людях, и посвящая друг другу стихи; в их отношениях было много трогательного, незаметного даже наблюдательному современнику, например, Гингер, прекрасно освоивший новую орфографию, взял на себя корректорский труд, подготовляя книги Присмановой.

Необычный облик сыграл однажды с четой злую шутку, навсегда разведя Гингеров с Мережковскими, случай этот помянут у Терапиано. Очевидно, Присманова и Гингер интересовались послеобеденными воскресными собраниями на 11-бис по рю Колонель и однажды решили побывать на литературном воскресенье. Пара вошла в "салон" как раз в тот момент, когда Дмитрий Сергеевич заявил, что необыкновенная внешность есть выражение глубинного бытия личности, и устремил взгляд на вновьвошедших с таким малым тактом, что Присманова и Гингер, сочтя себя оскорбленными, тотчас удалились. Это был их первый и