протянет, но и это — лишь полбеды. Наш невольный благодетель так и не сподобился оставить законного наследника: бастарды не в счет, а единственного брата король сдуру отправил на плаху

Чем это чревато всем нам — надеюсь, понятно? Королевский престол вот-вот превратится в боевой трофей, и тот, кто сумеет завоевать его, уж поверь, точно не будет ни болваном, ни легкомысленным безумцем. Иначе ему просто не победить.

— Скорее всего, новым королем станет Вейдемир, — осторожно предположил Леннарт, — владетель Грифондола, богатого княжества на юге. Он и сам богат… влиятелен и, как говорят, не раз блистал при дворе.

— Да-а-а, — насмешливо протянул вестник, — похоже, столичная жизнь тебя испортила, брат Леннарт. Стал золото ценить дороже стали… и зря: в смутные времена твердость становится важнее никчемного блеска. К тому же ты — адепт Крови: тебе ли не понимать, сколько ее должно пролиться… причем, совсем скоро.

— Не хотелось бы, — едва не сорвалось с языка Леннарта.

Примкнувший к Храму в ранней юности, почитавший служение Кроворукому наиболее честным и достойным мужчины — сегодня, спустя не один десяток зим, Кольм был бы только рад, если б зловещий культ провалился ко всем демонам. Со всеми его «братьями», Старшими и вестниками; туда, откуда он, по всей видимости, и пришел…

Правда была такова, что, невзирая на свою веру, Леннарт с возрастом начал все больше ценить то, что приобрел своим трудом, а именно сытую и спокойную жизнь. Предстоящая же война грозила не оставить от нее камня на камне: ни от сытости, ни, тем паче, от спокойствия.

С другой стороны, даже при таком раскладе у него оставались шансы остаться в живых, а не отправиться, в числе многих, на необъятный пиршественный стол Кроворукого. Адепт же, воспротивившийся воле Старших, подобного лишался сразу.

Потому и сдержался Леннарт Кольм, потому и не посмел перечить вестнику. Но в одном вопросе все-таки себе не отказал:

— Я все понимаю… но при чем здесь я? — молвил он дрогнувшим голосом, — что требуется от меня? Я не воин; мое оружие — знания. Что я могу? Угадать, кто займет трон? Я сказал, что думаю по этому поводу. Свидетельствовать в пользу Храма перед новым правителем? Да кто ж меня послушает?..

Вестник рассмеялся; как-то жутко, неестественно звучал этот смех. Так, что Леннарт совсем съёжился от страха. На его счастье, смеялся посланник Храма недолго.

— Я был прав, — заявил он, успокоившись, — тепленькое место в Кронхейме, непыльная работенка и уютный дом — не самые лучшие попутчики вере. Особенно такой как наша… Дорогой брат, неужели ты мог подумать, что в войну Храм будет терпеливо стоять в стороне, ожидая ее конца? А потом лизать руки и зад победителю? Если это так, то пославшие меня были правы: ты засиделся… в своем кабинете. Так что выбор именно на тебя пал не случайно.

— Выбор — для чего? — еще не понял Леннарт.

— Для миссии, от которой зависит судьба нашего культа. А может и всех темных культов страны. Храм не будет ждать исхода войны — Храм сам определит его. Посадит на трон угодного себе человека.

Старшие решили, что более всего на эту роль подходит Оттар Железная Перчатка, герцог Торнгарда. Именно к нему мы отправляем тебя. Как ты сказал: твое оружие — знания? Вот знания нам как раз и пригодятся.

— Торнгард? — воскликнул Леннарт почти уже не скрывая страха, — да это ж такое захолустье… и на севере.

— Надеюсь, ты понимаешь, — отрезал вестник, — что возражаешь сейчас не мне?

Затем он, словно бы нехотя, поднялся с кресла. И больше не проронил ни слова — вплоть до самого порога. Молчал и Леннарт Кольм: понимая, сколь бессмысленны теперь слова.

Часть первая Цепь и поводок

1

Лязгали железные засовы, со скрипом отворялись тяжелые ржавые двери; лениво покрикивали стражники замка, выводя узников в гулкий каменный колодец двора. Выводили спросонья; тем ранним серым и холодным утром, что никак не могло быть «добрым» — по крайней мере, для этих людей. Ибо из темниц Торнгарда выход предусматривался только один, и вел он отнюдь не на свободу.

Плаха была уже наготове, и едва ли хоть кто-то из толпы заключенных ее не заметил, не сумел вычленить из окружающей картины. Рядом находился и палач: не менее сонный, чем его подопечные. Вершитель герцогского правосудия стоял, опершись на древко топора, как старик на трость.

Тычками, пинками и окриками стражники замка пытались придать толпе смертников форму, отдаленно похожую на парадный строй. Времени у них это заняло немного; и хотя получившееся построение для парада годилось примерно так же, как крестьянская роба — для королевского бала, большего в данном случае и не требовалось. Сделано было главное: в этом сборище подонков был наведен относительный порядок. Палач мог приступать к делу, ну а приговоренные — покорно ожидать своей очереди, потратив последние оставшиеся минуты хотя бы на молитву. Ну или на раздумья: горькие и праздные одновременно.

Йорм по прозвищу Змей предпочел второй вариант — видимо, в силу недостатка набожности. А может, из-за чувства вины… вины перед самим собой, за собственноручно загубленную судьбу. Ибо в ошибках и оплошностях, что привели к плахе, был виноват не кто иной как он сам.

Первый раз Йорм оплошал, когда покинул родной клан, решив осесть по другую сторону торнгардской стены. Так прежнее, скудное и отнюдь не легкое, но зато привычное житье было принесено в жертву призрачным надеждам, не подкрепленным ничем, кроме юношеской самоуверенности. Ну и еще наглости… вот только не все ли равно, если этим надеждам так и не довелось сбыться?

В городе, где не проходит и ночи, чтобы кто-то не умер от голода или мороза, жить было не легче, чем в родной пещере. Намаявшись с поиском пропитания, так и не обретя постоянной крыши над головой, Йорм принялся воровать, а затем примкнул к шайке разбойников, в которой были и горожане, и такие же горцы-изгнанники. И этот шаг стал второй по счету его роковой ошибкой.

Банда промышляла на Тракте Тысячи Ступеней — единственном торговом пути, соединявшем Торнгард с равнинными землями. Свое название он получил от ступеней, прорубленных прямо в породе. Каждый день от городских ворот двигались возы, груженные железом, медью и золотом из местных рудников, а навстречу им следовали другие караваны: с зерном, мясом и вяленой рыбой.

Место для промысла было выбрано, казалось бы, идеально. Во-первых, Тысяча Ступеней не имела альтернативы, благодаря чему, пустовать ей приходилось редко. Во-вторых, дорога эта была слишком протяженной и