изменится. Ее собственная пустит к тому времени в душе избранницы такие глубокие корни, что не хватит и ста лет, чтобы их выкорчевать.

Да, Петьке все-таки страшно повезло, что не был он ни Ивановым, ни Петровым, ни Мухиным и не Перепелкиным, а уж тем более, ни Корякиным или Кукишкиным. Он был — Бумажкиным! И хотя он толком не мог объяснить, чем же хороша его собственная фамилия, но всем нутром чувствовал, что это именно то, что ему нужно. И конечно, решающую роль в этом играл суффикс «жк». Ведь не будь его, был бы Петька Бумагиным — серым, безликим и приземленным. А тут — Бумажкин — серьезный, основательный и в то же время воздушный; переменчивый и быстрый.

Был, правда, и у Петькиной фамилии один небольшой изъян. Новые учителя поначалу называли его не Бумажкиным, а Букашкиным. Но и это Петька в конечном итоге превратил в положительный факт. «Хорошо, что хоть Какашкиным не называют», — каждый раз в таких случаях думал он и снова радовался жизни.

В общем, с фамилией Петьке повезло, а вот со внешностью… Толстые губы, нос и щеки в бурых конопатинах, торчащие в разные стороны непокорные волосы апельсинового цвета, да еще и очки на переносице — таким был ученик девятого «Д» класса восемьсот тридцать второй московской школы. Но и это можно было пережить, поди не девчонка, но вот рост, рост был главной причиной Петькиных переживаний. В свои четырнадцать лет он едва смахивал на десятилетнего. И даже во время регистрации на посадку в самолет служащая аэропорта несколько раз пристально посмотрела на лицо Бумажкина, сверяя его с фотографией на паспорте. На самом ли деле это он собственной персоной, а не младший брат владельца этого документа. И если бы не вмешательство родителей, то не известно, находился бы сейчас Петька в авиалайнере или нет.

К счастью, теперь все аэродромовские перепетии были уже позади и голова Бумажкина, словно на шарнире, вращалась в разные стороны. Он был приятно возбужден и пытался охватить взглядом все: и здание аэропорта, и толпящихся у трапа пассажиров, и тех, кто уже вошел в салон. Вот появилась дамочка в норковой шубке, со вздернутым носиком и ярко накрашенными губами. «Фифа», — назвал ее про себя Петька. Вот тощий, словно засушенная селедка, военнослужащий. Шинель болталась на нем как на вешалке. Вот толстая бабка с огромными узлами в руках…

Вдруг Петька вспомнил о журнале «Просторы», который лежал у него в сумке. Нагнувшись, он извлек его оттуда и уставился на блестящую обложку. С глянцевой поверхности приветливо улыбались сытые лица московских финансистов, напоминающие главных персонажей мультфильма «Три поросенка». Бумажкин перелистал несколько страниц. Все же, как ни говори, журнал, главным редактором которого был его отец, или как называл Петька, папик, заслуживает самых высоких похвал… Тогда тем более понятно, почему папин в нем разочаровался. Ведь это же потрясающее издание! Чего стоит, к примеру, статья об уроках астрономии учащихся одной из московских школ в обсерватории. Или зарисовка Попова-старшего о звездах поп-музыки.

«Жизнь порой преподносит сюрпризы и, — пронеслось в голове у Бумажкина, — и некоторые из них буквально сваливаются на нас, хм… — он почесал затылок, — неизвестно откуда. Во! Неизвестно откуда. Точно! А что, очень даже неплохо звучит. Надо бы записать, пока не выветрилось».

Петька быстро сунул журнал обратно, а вместо него достал блокнот, в который по совету отца решил заносить все свои мысли, какими бы примитивными они не казались. По собственному, весьма небольшому опыту, он знал: при работе над материалом пригодится все.

Самолет между тем продолжал заполняться людьми. В какой-то момент у Бумажкина появилась уверенность в том, что пройдет совсем немного времени и он сам, и кто-то из этих пассажиров окажутся втянутыми в стремительный водоворот каких-то событий. Только вот каких? И — кто? Не этот ли молодой человек с абсолютно неприметной внешностью? Из него, кстати, мог бы получиться отличный террорист: затеряться такому в толпе, не в пример Петьке, дважды два. Был ли он, не был, никто и не заметит. Разве что синяя куртка-аляска останется в памяти.

Но тут внимание Бумажкина невольно переметнулось на другой объект.

В самом начале салона, словно антенки, замаячили торчащие на чьей-то шляпке три зеленых страусиных пера. Саму обладательницу столь экзотического украшения зимнего головного убора пока не было видно: ее закрывали идущие впереди пассажиры. Но Петькино воображение уже нарисовало таинственную незнакомку: хрупкую тоненькую, с огромными голубыми глазами и аккуратным маленьким носиком.

Вдруг Бумажкину вспомнилось:

Бумажкин вдруг ощутил терпкий запах духов. Он разволновался и затаил дыхание. Вот, вот сейчас она приблизится, еще немного и…

«Ну елки-палки!» — теперь уже разочарованно воскликнул про себя Петька. Таинственной незнакомкой оказалась солидная серьезная дама гренадерского телосложения, с длинным носом и с бородавкой на подбородке. Она явно обожала зеленый цвет: на ней абсолютно все, даже шарфик, перчатки и сумочка, было с зеленоватым оттенком. «Ну прямо лягушка какая-то, — подумал Бумажкин, — или нет. Для лягушки она слишком уж великовата. Скорее на крокодилицу смахивает».

— Здесь свободно? — послышался совсем рядом густой приятный баритон.

Петька, не успевший еще отойти от постигшего его разочарования, в досаде кивнул и мельком взглянул на попутчика. Напоминал тот лихого гусара — пышные черные усы, веселый взгляд и явная печать интеллекта на лице. Бумажкин решил, что это, наверное, специалист по компьютерам. Но не успел он разобраться, почему он сделал именно такой вывод, как в салоне появился еще один человек.

Ух ты! Петька даже приподнялся с места. Вот это типаж! Разухабистый верзила, весом этак килограммов сто сорок, одетый в черную мохнатую шубу, был похож на огромного гималайского медведя. Он быстро, словно из пулемета, стрельнул глазами по каждому из сидящих и, зацепив взглядом Петькиного соседа, издал короткий и энергичный звук «Ха», и исчез в