Николай Андреевич Внуков Отчаянный рейс
Снаружи, за замёрзшими окнами диспетчерской, глухо зарокотал двигатель автомобиля. Хлопнула дверь, и в комнату в клубах морозного пара вошёл человек в треухе и чёрном промасленном полушубке. — Дежурный, путёвку на Уянду! — сказал он, обивая рукавицами снег с валенок. — Да побыстрее. Чтобы к утру обернуться. — Вот твоя путёвка, Никитин, — сказал дежурный, поднимаясь из-за стола и протягивая вошедшему сложенный вдвое лист бумаги. — Только сегодня поедешь с пассажиром. — С каким пассажиром? — вскинул голову Никитин. — Ещё не хватало! — Вот твой пассажир, — показал диспетчер на Витальку, сжавшегося в углу. — Доставишь до самой Уянды в полном порядке и здравии. Парнишка на каникулы домой едет. К отцу. — Да ты знаешь, какой у меня рейс? — закричал Никитин. — Отчаянный у меня рейс. Семь тонн горючего в цистерне! Да ещё по снежнику! Сам не знаю, как процарапаюсь к прииску. А ты мне ещё мальчишку! Спасибо! — Но, но, потише, — сказал диспетчер устало. — Своим ты небось ёлку делаешь. А этому, значит, не надо? Ничего, довезёшь. Никитин взял путёвку и оглядел Витальку с головы до ног. — Ну что ж, собирайся, — сказал он. — Иди в машину. Виталька подхватил свой чемодан и бросился вон из диспетчерской. Бензовоз был похож на огромный танк, изготовившийся к бою. От радиатора несло жаром. Рифлённые ёлочкой покрышки колёс глубоко вдавались в дорожный накат. Виталька взобрался в кабину и уютно устроился на пружинистом клеёнчатом сиденье. Чемодан он поставил между ног. Через минуту появился Никитин, не глядя на Витальку, запустил двигатель и тронул машину с места. Скоро посёлок исчез из виду. Осталась только белая лента дороги да высоко наметённые снежные сугробы по сторонам. Бензовоз шёл между ними, как по бесконечному ледяному туннелю. — Из интерната? — неожиданно спросил Никитин. — Из интерната, — ответил Виталька. — В каком классе? — В шестом. — А зовут как? — Виталий. — Отметки-то хорошие отцу везёшь? — Ничего, — ответил Виталий. — Тогда молодец. Больше он не проронил ни слова, только задумчиво глядел на дорогу, слегка поворачивая баранку руля. Виталька тоже молчал. Водитель показался ему человеком суровым и чем-то рассерженным. С таким было неловко разговаривать. Если захочет — пусть начинает сам. Скоро Виталька задремал, убаюканный монотонным гуденьем двигателя, а потом и вовсе заснул, откинув голову на пружинистую спинку сиденья. Во сне он видел приисковый клуб, отца в праздничном костюме и сияющую разноцветными огнями пушистую ёлку. Ёлка медленно поворачивалась на своём основании, огни её разгорались всё ярче и ровно гудели от напряжения. — Папа, — сказал Виталька, — ведь лампочки могут перегореть! Надо их выключить! — Не перегорят, — спокойно сказал отец. — В праздник они не перегорают… Потом всё кончилось. Что-то треснуло, и он сунулся лбом вперёд. Уши заткнуло плотной тишиной. — Вот проклятая! Чтоб её… эту дорогу. Кажется, втяпались. Виталька медленно приходил в себя. Перед ним качался подбородок Никитина, заросший щетиной. Над подбородком шевелились тонкие сухие губы. Никитин ругался свистящим шёпотом. Бензовоз стоял перед белой стеной. Воздух в кабине быстро остывал. Сквозь переднее стекло виднелась плотная снежная гора. — Засели! Говорил я диспетчеру, что рейс отчаянный. Не поверил. Теперь вот… получай. — Где мы? — спросил Виталька. — На семьдесят втором километре. Видишь, сопки пошли. Ты спал часа два. Он рванул дверцу кабины и спрыгнул на дорогу. За ним вылез Виталька. Воздух застрял в горле. Виталька прикрыл нос рукавицей и закашлялся. — Холодно как… — Градусов тридцать пять, — сказал Никитин. — Африка. Они разминали ноги возле машины. Голова у Витальки ещё гудела от сна. Перед глазами мигали ёлочные огни. Придя в себя, Виталька огляделся. Дорога кончалась у подножия снежной горы. Вероятно, с вершины сопки сорвалась лавина и перегородила путь. Виталька шагнул к завалу и пнул ногой пристывшую к дороге серую глыбу. Снег скрипнул, как высохшая земля. — Что теперь делать? — вздохнул Виталька. — Что, что… — Никитин обошёл вокруг бензовоза, ударил кулаком по баллону заднего колеса, заглянул под шасси. — Засели, парень, как следует… Они там, на прииске, кроют нас почём зря. Начальство поторопилось — радиограмму с автобазы отправили ещё вчера вечером. Они ждут нас сегодня. Ждут и надеются. Витальку удивило и обрадовало, что Никитин сказал не «меня», а «нас». Значит, теперь он не просто пассажир, а человек, который в какой-то степени отвечает за срок доставки горючего на прииски. И шофёр не считает его ненужным грузом. — Топор у нас есть в пожарном ящике, и лопату я прихватил на случай, — сказал Никитин. Они вскарабкались на горб завала. Бензовоз стоял на высшей точке подъёма. С обеих сторон дорога катилась вниз, опоясывая сопку нешироким карнизом. Слева, сразу за обочиной, ломаной чертой светлел край обрыва. Там, в глубине, домики между сопками. Уже смеркалось. А справа, на гладком склоне, по которому съехала на дорогу лавина, ещё тлел короткий северный день. — Здорово, — сказал Виталька, заглядывая на другую сторону завала. — Тут и бульдозером не пробьёшься… — Да, брат, попали мы с тобой в историю… — пробормотал Никитин. Перехлестнувшая трассу лавина была неширокой — всего шагов десять — двенадцать. И всё же разобрать вручную такую массу мёрзлого снега было невозможно. Никитин ходил по хрустящим, крахмальным глыбам, срывался ногами в ямы, хлопал себя рукавицами по бёдрам и думал. Витальке хотелось спать. Ресницы склеивало морозом. Он округлил губы и выдохнул плотную струйку пара. Воздух зашелестел, как папиросная бумага. Это значило, что мороз жал под сорок. — Дядь Никитин, — попросил он. — Дай топор. Холодюга. Хоть немножечко снег порубаю… Они спустились к бензовозу. — Хуже нет этих приисковых рейсов. Подзагоришь — никто не выручит. Машины здесь раз в неделю ходят и то поодиночке, — ворчал Никитин, доставая из ящика топор и лопату. — Я уж как не хотел идти в этот рейс… А вот пришлось… Нельзя же людей оставить без праздника. На, держи. Я вместе с тобой покопаю. Попробуем сделать подъезды… Виталька прикинул топор на руке, врубил его в снег. Лезвие пошло со скрипом, точно в дерево. Никитин отогнул рукавицу, взглянул на часы. — Скоро четыре. Столовка у них на прииске добрая. Сейчас бы пару оленьих почек с гречневой кашей да стакашка два чаю……Через час Витальке стало