- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (56) »
«за гонениями на церковь, а главное, убийствами служителей церкви, стоят силы госбезопасности и ультраправые банды. Таким образом, мы обвиняем во всем правящую хунту». В результате, администрация Картера прекратила военную и экономическую поддержку Сальвадора. Наблюдателям очень хотелось знать, какую политику в отношении центральной Америки будет проводить Рейган, полагающий, что борьба с коммунизмом важнее любых идеологических разногласий.
Джону Леннону нравился Джимми Картер. То, что родное правительство поддерживает военных преступников, трогало его сердце куда сильнее, чем угрозы и черные дела коммунистов и мусульман-шиитов. Во времена личного протеста он бы присоединился к сборищу последних хиппи и йиппи[3] в Юнион-сквер парк, где нового президента клеймили демагогом. Но Джон повзрослел, Рейган честно победил на выборах, а в США на глазах крепчали консервативные настроения.
О центральной Америке Джон предпочитал помалкивать также, как не видел смысла обсуждать голодовку десятка членов Ирландской Республиканской Армии (ИРА), сидящих в тюрьме в северной Ирландии. Как у многих жителей Ливерпуля, где даже футбольный клуб «Эвертон» изначально назывался ирландской католической командой, в жилах Джона Леннона текла своя порция ирландской крови. В альбом 1972 года «Time in New York City» вошли две песни в поддержку обретения шестью графствами северной Ирландии независимости от Британии. Это «Sunday Bloody Sunday» (не путать с песней группы U2, где речь тоже идет об убийстве двадцати семи человек во время демонстрации за гражданские права в Дерри, северная Ирландия) и «The Luck of the Irish», изобилующая упоминаниями тысячи лет «пыток и голода», и «английских бандитов», насилующих и губящих народ. Но после выхода «Double Fantasy» Джон не хотел больше поднимать скользкую тему. В Нью-Йорке, где каждый пятидесятый белый числился в предках Ниалла Девяти Заложников — ирландского короля V века, чиновники не могли позволить себе такую политику молчания. Сенатор Альфонс Д'Амато полетел в северную Ирландию на встречу с семьями голодающих. Мэр Эд Коч выразил сочувствие ирландским повстанцам, напомнив избирателям, что горожане ирландского происхождения голосуют за него гораздо активнее, чем соплеменники-евреи. Коч любил слушать «Битлз» в служебном авто. В плане текстов и музыки мэр отдавал предпочтение Полу Маккартни, но Джона Леннона любил и ценил как человека, и радовался тому, что бывший «битл» переехал жить в Нью-Йорк. По словам Коча, соседи, прохожие и хозяева магазинов при виде Леннона приходили в восторг: «Всякий, кто ценит анонимность, обретает ее в нашем городе. Люди с уважением относятся к личному пространству окружающих. Когда известный человек появляется на улице, никто к нему не лезет». Высокий, лысеющий, то веселый, то раздражительный, студентом Коч жил в Гринвич-виллидж и ходил на демонстрации в защиту гражданских прав и против войны во Вьетнаме. В 1977 году, претендуя на должность мэра, он назвал себя «адекватным либералом», и основным приоритетом обозначил «законность и правопорядок», чем привлек рабочий электорат из таких районов, как Бэй-Ридж, Бруклин, Вудсайд, Квинс. Когда во время предвыборной кампании Рейгана Коч пригласил его в свою резиденцию, многие сочли этот жест заигрыванием с консервативными республиканцами. Других сторонников мэр оттолкнул, ради экономии бюджета закрыв Сиднэмскую больницу в Гарлеме, существенную часть персонала которой составляли афроамериканцы. Его обвинили в расизме и пренебрежении нуждами черного населения. Тем не менее, к концу 1980 года его популярность у народа была достаточно велика. Когда он в толпе кричал — «Ну как я вам?», вокруг раздавались возгласы одобрения. Есть мнение, что золотой миг его мэрства пришелся на апрель, когда водители автобусов и метро устроили забастовку. Коч в знак протеста вышел на Бруклинский мост, где стал здороваться с пассажирами, пешком добирающимися на работу в Манхеттен. — Все было однозначно, — вспоминал он впоследствии. — Жители Нью-Йорка в ответ на противозаконную забастовку сказали: «Ну вы и мудаки. Подождите, мы еще с вами разберемся». Это было чудесно. Практически звездный час нашего города. Как Леннон в былые времена, Коч весьма смачно выражал свое недовольство. В 1965 году он вопреки линии партии поддерживал бывшего мэра, Джона В. Линдсея. Когда Линдсей выступил в пользу его соперника, между ними разгорелась вражда. — Если честно, я не слишком уважаю Джона Линдсея, — заявил Коч. — По-моему, он не отличается умом. Он не ценит всего, что я для него сделал. Под его руководством город тратил деньги, которых у нас не было. А мне теперь приходится за ним разгребать финансовые проблемы. В ходе предвыборной кампании Коч при малейшей возможности радостно лил грязь на предшественника. Линдсей обратился к общему другу, чтобы тот вступился за него. — Он просил, чтобы я перестал его ругать, — поведал Коч. — Иначе ему пришлось бы уехать из города, вот как его допекли мои замечания. В конце концов, Коч согласился на некий компромисс, поклявшись больше не упоминать имя Джона Линдсея. — Если мне потребуется что-нибудь о нем рассказать, — пообещал он, — я буду звать его Мэр Икс.
Эллен Чеслер, руководитель аппарата у Кэрол Беллами, президент городского совета и будущей главы ЮНИСЕФ, а так же первая женщина, избранная на общегородской пост, работала на том же этаже, что и мэр. И последние три года жила в том же доме, что Джон Леннон. Чеслер, американский историк, впервые попала в Дакоту, когда ее пригласили на праздник домой к Бетти Фридэн. Та, соосновательница Национальной организации женщин (НОЖ), и самая известная феминистка страны, отлично вписалась в богемную атмосферу этого здания. Чеслер была очарована. — В Дакоте было множество интереснейших людей, представителей мира искусства, — сказала она. — В здании было грязновато. Он же старое, местами ветхое, но архитектура просто потрясает. Когда в 1977 году появилась возможность недорого взять там квартиру, Чеслер с мужем-адвокатом немедленно переехали туда. Местный фольклор гласит, что Дакота стала первой высоткой, построенной за пределами центра города, примерно в миле от его границ, а имя получила в честь далекой Территории Дакота. Но в прессе нет упоминания этой истории вплоть до 1933 года, когда дому уже было пятьдесят лет, так что скорее всего застройщик просто хотел выразить уважение растущему западу Америки. В 1980 году, до того, как на здание, по выражению Чеслер, «навели лоск» и продали инвестиционным банкирам, его социально ответственные жители с умеренным доходом встречались в лифте
О центральной Америке Джон предпочитал помалкивать также, как не видел смысла обсуждать голодовку десятка членов Ирландской Республиканской Армии (ИРА), сидящих в тюрьме в северной Ирландии. Как у многих жителей Ливерпуля, где даже футбольный клуб «Эвертон» изначально назывался ирландской католической командой, в жилах Джона Леннона текла своя порция ирландской крови. В альбом 1972 года «Time in New York City» вошли две песни в поддержку обретения шестью графствами северной Ирландии независимости от Британии. Это «Sunday Bloody Sunday» (не путать с песней группы U2, где речь тоже идет об убийстве двадцати семи человек во время демонстрации за гражданские права в Дерри, северная Ирландия) и «The Luck of the Irish», изобилующая упоминаниями тысячи лет «пыток и голода», и «английских бандитов», насилующих и губящих народ. Но после выхода «Double Fantasy» Джон не хотел больше поднимать скользкую тему. В Нью-Йорке, где каждый пятидесятый белый числился в предках Ниалла Девяти Заложников — ирландского короля V века, чиновники не могли позволить себе такую политику молчания. Сенатор Альфонс Д'Амато полетел в северную Ирландию на встречу с семьями голодающих. Мэр Эд Коч выразил сочувствие ирландским повстанцам, напомнив избирателям, что горожане ирландского происхождения голосуют за него гораздо активнее, чем соплеменники-евреи. Коч любил слушать «Битлз» в служебном авто. В плане текстов и музыки мэр отдавал предпочтение Полу Маккартни, но Джона Леннона любил и ценил как человека, и радовался тому, что бывший «битл» переехал жить в Нью-Йорк. По словам Коча, соседи, прохожие и хозяева магазинов при виде Леннона приходили в восторг: «Всякий, кто ценит анонимность, обретает ее в нашем городе. Люди с уважением относятся к личному пространству окружающих. Когда известный человек появляется на улице, никто к нему не лезет». Высокий, лысеющий, то веселый, то раздражительный, студентом Коч жил в Гринвич-виллидж и ходил на демонстрации в защиту гражданских прав и против войны во Вьетнаме. В 1977 году, претендуя на должность мэра, он назвал себя «адекватным либералом», и основным приоритетом обозначил «законность и правопорядок», чем привлек рабочий электорат из таких районов, как Бэй-Ридж, Бруклин, Вудсайд, Квинс. Когда во время предвыборной кампании Рейгана Коч пригласил его в свою резиденцию, многие сочли этот жест заигрыванием с консервативными республиканцами. Других сторонников мэр оттолкнул, ради экономии бюджета закрыв Сиднэмскую больницу в Гарлеме, существенную часть персонала которой составляли афроамериканцы. Его обвинили в расизме и пренебрежении нуждами черного населения. Тем не менее, к концу 1980 года его популярность у народа была достаточно велика. Когда он в толпе кричал — «Ну как я вам?», вокруг раздавались возгласы одобрения. Есть мнение, что золотой миг его мэрства пришелся на апрель, когда водители автобусов и метро устроили забастовку. Коч в знак протеста вышел на Бруклинский мост, где стал здороваться с пассажирами, пешком добирающимися на работу в Манхеттен. — Все было однозначно, — вспоминал он впоследствии. — Жители Нью-Йорка в ответ на противозаконную забастовку сказали: «Ну вы и мудаки. Подождите, мы еще с вами разберемся». Это было чудесно. Практически звездный час нашего города. Как Леннон в былые времена, Коч весьма смачно выражал свое недовольство. В 1965 году он вопреки линии партии поддерживал бывшего мэра, Джона В. Линдсея. Когда Линдсей выступил в пользу его соперника, между ними разгорелась вражда. — Если честно, я не слишком уважаю Джона Линдсея, — заявил Коч. — По-моему, он не отличается умом. Он не ценит всего, что я для него сделал. Под его руководством город тратил деньги, которых у нас не было. А мне теперь приходится за ним разгребать финансовые проблемы. В ходе предвыборной кампании Коч при малейшей возможности радостно лил грязь на предшественника. Линдсей обратился к общему другу, чтобы тот вступился за него. — Он просил, чтобы я перестал его ругать, — поведал Коч. — Иначе ему пришлось бы уехать из города, вот как его допекли мои замечания. В конце концов, Коч согласился на некий компромисс, поклявшись больше не упоминать имя Джона Линдсея. — Если мне потребуется что-нибудь о нем рассказать, — пообещал он, — я буду звать его Мэр Икс.
Эллен Чеслер, руководитель аппарата у Кэрол Беллами, президент городского совета и будущей главы ЮНИСЕФ, а так же первая женщина, избранная на общегородской пост, работала на том же этаже, что и мэр. И последние три года жила в том же доме, что Джон Леннон. Чеслер, американский историк, впервые попала в Дакоту, когда ее пригласили на праздник домой к Бетти Фридэн. Та, соосновательница Национальной организации женщин (НОЖ), и самая известная феминистка страны, отлично вписалась в богемную атмосферу этого здания. Чеслер была очарована. — В Дакоте было множество интереснейших людей, представителей мира искусства, — сказала она. — В здании было грязновато. Он же старое, местами ветхое, но архитектура просто потрясает. Когда в 1977 году появилась возможность недорого взять там квартиру, Чеслер с мужем-адвокатом немедленно переехали туда. Местный фольклор гласит, что Дакота стала первой высоткой, построенной за пределами центра города, примерно в миле от его границ, а имя получила в честь далекой Территории Дакота. Но в прессе нет упоминания этой истории вплоть до 1933 года, когда дому уже было пятьдесят лет, так что скорее всего застройщик просто хотел выразить уважение растущему западу Америки. В 1980 году, до того, как на здание, по выражению Чеслер, «навели лоск» и продали инвестиционным банкирам, его социально ответственные жители с умеренным доходом встречались в лифте
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (56) »