слова благодарности Алва, подталкиваемая настоятельницей, очень медленно продвигалась к широко распахнутой мной двери. Я опять хотела было вмешаться, но матушка кинула на меня такой взгляд, что мне пришлось снова нырнуть за гобелен. Когда, наконец, за широкой спиной(а вернее боком) сестры Алвы закрылась дверь, мы обе не сговариваясь с облегчением привалились к ней.

— Вы действительно безмерно добры, мать Илисатт, — подтвердила я, — и терпеливы. Бесконечно терпеливы.

— О, да… — вздохнув, настоятельница опустилась в кресло и устало прикрыла глаза, но через мгновенье строго уставилась на меня. — Так что там за история с сестрой Анной?

— А что за история? — невинно поинтересовалась я.

— Диана!

— Надо же мне для начала узнать, в чем меня обвиняют.

Илисатт вздохнула, по красивому строгому лицу пробежала тень.

— Диана… Ты не монахиня. Ты живешь здесь уже давно, но не отказалась от мирской жизни. Так не делается. Многие сестры, которые… с которыми… Сестры, чье мнение мне приходится учитывать, обеспокоены. Не столько твоим присутствием, сколько тем искушением, которое ты несешь в себе. Ты ведь понимаешь, что своей речью, своим поведением, мыслями ты олицетворяешь мир, ставший для нас закрытым. А многим сестрам, особенно молодым сестрам этот мир еще интересен, еще не потерял своего очарования. Да и ты уже не то загнанное существо, что приползло к воротам полгода назад. Ты снова стала сильной, и ты хочешь вернуться туда. И мир… Твой мир ждет тебя.

Теперь настала моя очередь хмуриться и вздыхать. Настоятельница была права. Я оправилась от потрясения, — что и говорить, время лечит, — и мне действительно уже стало здесь скучновато. С некоторых пор я начала задумываться о том, чтобы покинуть монастырь, но пока не решила, куда идти. Никто нигде меня не ждал.

Не получив от меня ответа, настоятельница продолжила:

— Не знаю, что там у вас вышло с Анной, но даже если не было ни малейшего повода для разговоров, и ты, и я, и она поклянемся в этом, мало что изменится. Ты понимаешь, о чем я?

— Да, матушка. Я все понимаю.

Я действительно все понимаю. Судьба решила меня поторопить с выбором. Что ж, пора. И, правда, пора. Я слишком долго пряталась от себя и своих воспоминаний, слишком долго позволяла себе жить, ни о чем не думая.

— Я могу остаться до завтрашнего утра? — спросила я. Вопрос получился резким.

— Даже до послезавтрашнего… Диана, я…

— Я знаю.

— Прости.

— Не стоит. Вы и так очень много сделали для меня.

Мы помолчали. Да и что говорить?! Мы обе все понимали. Она не хотела меня гнать, но не могла поступить иначе. Я не хотела уходить, но тоже, как видно, иначе не могу. И дело не в Анне, совсем не в ней, это только предлог. Бедная девочка, я то уйду, а она останется. Во мне вновь шевельнулось что-то, отдаленно напоминающее жалость. Время идет, начинаю раскисать в спокойной обстановке…

— Матушка Илисатт, Анну надо как-то обезопасить, — удивляясь самой себе, выдала я.

— Да, но мне будет легче это сделать, если ты мне все расскажешь.

Все рассказать?! А что все? Рассказывать особо нечего. Мне вспомнился тот вечера, с которого собственно это все и началось. Разразилась страшная буря, дождь хлестал в окна, раскаты грома сотрясали стены, а испуганная девочка тихонько подвывала, забившись в угол. Она тогда просто напомнила мне Солидат, та тоже всегда боялась грозы. В тот вечер я впервые за долгое время позволила себе окунуться в прошлое, и, гладя по спине прижавшуюся ко мне Анну, вспоминала, как солнце запутывалось в волосах моей названной сестры.

Из-за этого то, наверное, я и смотрела потом на поведение Анны сквозь пальцы, не отдавая себе отчет в серьезности создавшейся ситуации. Я и сейчас не считала ее сколько-нибудь серьезной, но излишнее внимание других сестер было, безусловно, ни к чему, слишком уж далеко идущие выводы они делали, да и монастырь это все же. Женский.

— Диана, мне неприятно говорить об этом, но все же какие отношения у вас были с сестрой Анной? — нарушила мои размышления настоятельница, сделав акцент на слове «были».

— Отношения? — Я хмыкнула и развела руками. — Не было у нас никаких отношений. Симпатия — да. Отношений — нет.

Мать Илисатт задумчиво побарабанила пальцами по столу.

— У меня нет оснований не верить тебе, Диана. Тем более, я знаю, что ты не можешь говорить неправду.

Я с удивлением взглянула на матушку.

— Да, я знаю, — ответила женщина на мой немой вопрос, — но только я. Никто больше.

Надеюсь, мое лицо выражало именно то, что я и хотела показать — уважение и благодарность. Улыбнувшись, матушка кивнула, показывая, что мои потуги были не напрасны, и продолжила:

— Не знаю, что на самом деле видела сестра Алва, но она утверждает, что вы…

Пауза. Я просто физически ощутила, как у матушки язык не поворачивается повторить то, что нашептала ей наша верная доносчица. Однако Илисатт во время вспомнила, что она все же настоятельница и имеет определенные обязательства, поэтому, взяв себя в руки, она твердо закончила:

— … что вы предавались любовным утехам.

Хохот мой был громогласным, не таким конечно, как рев сестры Алвы, но за дверью что-то упало. Порадовали и формулировка, и понимание того факта, что сестра Алва вряд ли отдает себе отчет, что под этим подразумевается, а еще я представила ее участвующей в этих самых любовных утехах. Нарисованная моим воображением картина была… впечатляющей, как и сама сестра. От смеха слезы брызнули из глаз.

— Уважаемая мать Илисатт! — отсмеявшись, торжественно произнесла я. — Смею вас заверить, что я не придавалась… любовным утехам, — на этом словосочетании с трудом созданная серьезная мина снова стала расплываться в широкую улыбку, — с сестрой Анной, ни сегодня, ни ранее.

— Я была в этом уверена, — заявила матушка, но от меня не укрылся ее вздох облегчения.

Она расслабленно откинулась на спинку кресла, прикрыла лицо руками.

— Я могу идти? — уточнила я.

— Да-да, Диана… иди.

Но когда мой зад с радостью покинул жесткое сиденье, настоятельница спохватилась:

— Скажи мне только, что же сестра Алва так вольно интерпретировала.

Поняв, что отвертеться все же не удастся, я ответила как можно легкомысленнее:

— Всего лишь поцелуй, матушка. Один поцелуй.

Илисатт это конечно не порадовало.

— Целомудренный? — посчитала своим долгом уточнить она.

— Э-э-э… — это редко встречающееся в моем лексиконе слово уже давно мне ни о чем не говорило, и я вопросительно уставилась на Илисатт, ожидая пояснений.

— Невинный сестринский