кое с кем из наших учеников.

Госпожа Байрон грустно усмехнулась, по-видимому, своим мыслям и с минуту молчала. Затем она поднялась и, смотря в окно, обратилась к сыну:

— Мне пора. Находят новые тучи. А ты без меня молись усердно, старайся чему-нибудь научиться и поскорее исправь свое поведение. Ведь скоро тебе предстоит перевод в Кембридж.

— В Кембридж! — радостно воскликнул Кэшель. — Когда, мама, когда?

— Еще не знаю. Во всяком случае, не очень скоро, как только доктор Монкриф сочтет тебя достаточно подготовленным.

— Ну этого, действительно, не скоро дождешься, — разочарованно заметил Кэшель. — Он не легко откажется от 120 фунтов в год. Толстого Генглиса он держал у себя до двадцати лет. Мама, смогу ли я уйти отсюда в конце этого полугодия? Я чувствую, что в Кембридже буду лучше учиться, чем здесь.

— Глупости, — решительно сказала госпожа Байрон. — Я не думаю взять тебя от доктора Монкрифа раньше, чем через полтора года. И, во всяком случае, не раньше, чем ты станешь хорошо учиться. Не ворчи, Кэшель: ты меня раздражаешь этим. Жалею, что сообщила тебе о Кембридже.

— Тогда, мама, переведите меня лучше пока в другую школу, — жалобно проговорил Кэшель. — Мне так нехорошо у старого Монкрифа.

— Тебе нехорошо здесь только потому, что доктор Монкриф требует, чтоб ты много занимался, а я именно потому и хочу, чтобы ты оставался у него.

Кэшель ничего не ответил, но сильно омрачился.

— Прежде, чем уехать, мне надо сказать еще несколько слов доктору, — добавила она, вновь усаживаясь. — Иди, поиграй с товарищами. До свидания, Кэшель, — и она подставила щеку для поцелуя.

— До свидания, мама, — сухо ответил Кэшель, повернувшись к двери и делая вид, будто не заметил ее движения.

— Кэшель! — проговорила она ему вслед с удивлением. — Ты сердишься?

— Нет, — печально ответил мальчик, — мне нечего больше сказать. Я вижу, что мои манеры недостаточно изящны. Мне это очень грустно, но что же делать?

— Отлично, — строго сказала госпожа Байрон. — Можешь идти, но знай, что я очень недовольна тобой.

Кэшель вышел из комнаты и притворил за собою дверь. Внизу, у лестницы, его ожидал мальчик, на год моложе его, который быстро подошел к нему.

— Сколько она дала тебе? — прошептал он.

— Ни одного пенни, — ответил Кэшель, стиснув зубы.

— Видишь, говорил я тебе! — воскликнул тот, сильно разочарованный. — Это гадко с ее стороны.

— Еще бы не гадко! Это все проделки старого Монка. Он наговорил ей с три короба обо мне. Но она тоже хороша. Говорю тебе, Джулли, что я ненавижу свою мать.

— Ну, ну, — пробормотал Джулли, несколько озадаченный. — Это ты хватил чересчур, дружище. Но во всяком случае, ей следовало бы что-нибудь оставить тебе.

— Не знаю, что ты намерен делать, Джулли, а я думаю удрать отсюда. Если она полагает, что я стану торчать здесь еще два года, то она сильно ошибается.

— Это была бы премилая штучка, — усмехнулся Джулли. — И если ты вправду задумал это, — добавил он с важностью, — то, ей-Богу, я убегу с тобой! Уильсон как раз задал мне тысячу строк, — пусть меня повесят, если я напишу их.

— Послушай, Джулли, — сказал Кэшель, с серьезностью нахмурив брови и сморщив лоб. — Мне нужно было повидаться с кем-нибудь из деревенских парней, знаешь, их тех, которых мы давеча встретили.

— Знаю, знаю, — обрадовался Джулли, — вероятно, тебе особенно нужен тот, которого зовут Фиббером. Пойдем на площадку для игр: мне попадет, если меня застанут здесь.

Ночь обратила Панлейскую общину в черное пятно, мрачный тон которого мог бы соперничать своей чернотой с эбеновым деревом. Ни одной души не было на целую милю вокруг Монкриф Хауза. Дымовые трубы темной громады его жутко белели с той стороны, которая была озарена пробивающейся сквозь тучи луной. На серебристой серой черепице кровли от труб тянулись длинные тени. Молчание ночи только что было нарушено ударом колокола с отдаленной колокольни, оповестившего окрестность, что настала четверть первого, — когда из слухового окна вынырнула чья-то голова, и вслед за ней показалась целая человеческая фигурка, очевидно принадлежавшая мальчику. Высунувшись до плеч наружу, он поднял голову кверху и ухватился за перекладину, поддерживавшую флюгер, спрыгнул на крышу и стал осторожно красться вдоль ее ската. За ним тотчас же последовал другой мальчик.

Входные двери Монкриф Хауза находились на левом срезанном углу фасада. Они были построены в виде высокого портала с плоским карнизом, который служил балконом верхнего этажа. Стена одинаковой с порталом высоты непосредственно примыкала к фасаду дома и соприкасалась с другой стеной, которая окружала фруктовый сад, находившийся с левой стороны школы, между лужайкой и площадкой для игр. Добравшись по балюстраде крыши до края, примыкавшего к самому порталу, оба мальчика остановились и по длинной веревке спустили две пары башмаков на балкон. Благополучно пристроив башмаки, их владельцы кинули им вслед веревку, а сами вернулись в дом через слуховое окно. Спустя минуту, они вновь появились на балконе, обулись и поползли по стене в сторону фруктового сада. Добравшись до середины стены, мальчик, бывший сзади, громко шепнул товарищу:

— Послушай, Кэш!

— Молчи! — гневным шепотом ответил тот.

— Что случилось?

— Ничего. Я рад, что мы еще раз заберемся под грушу Монкрифовой матери. Вот и все.

— Дурак, ведь на ней теперь нет плодов.

— Знаю. Но все же мы теперь в последний раз проберемся туда. Разве это не славная штучка?

— Если ты не замолчишь, то это будет, наверное, последний раз, потому что нас накроют. Ползи!

Кэшель тем временем достиг противоположного края стены и спрыгнул на землю за пределы Монкрифовых владений. Джулли затаил дыхание, встревоженный шумом, произведенным прыжком товарища. Успокоившись, он шепотом спросил, все ли обошлось благополучно.

— Да, — нетерпеливо ответил Кэшель. — Спускайся же попроворней и не шуми.

Джулли повиновался. Но, занятый одной мыслью не нашуметь и не разбудить доктора, он не поискал подходящей опоры для ноги и повис в самом беспомощном положении.

— Эх, — виновато произнес он, оглядываясь на Кэшеля, — тут совсем не за что зацепиться.

— Прыгай, говорят тебе. Что за медведь! Живей, а то я не стану ждать тебя.

— Скажите пожалуйста, — обиженно возразил Джулли. — Бьюсь об заклад, что раньше тебя буду на перекрестке. Пойди, дерни за звонок у дверей. Они все равно не догонят нас.

— Да, — иронически произнес Кэшель. — Это было бы действительно умно — дернуть за звонок. А теперь бежим.

Через несколько минут они, задыхаясь, добежали до перекрестка на