Галиных волос, хотя никогда не целовал ее на самом деле; мной до сих пор владеет помрачающая разум скорбь по утраченному чувству неизмеримой и неисчерпаемой любви… которой в действительности не было. Но что с того? Она живет во мне, и отныне знаю: даже если бы я остался жив, то не смог бы полюбить ни одну женщину, потому что ни одна реальная женщина не сможет подняться до уровня мечты.
И все-таки я попробую еще раз восстановить в себе то половодье чувств. Мираж зовет меня, манит, как ручей в минуту нестерпимой жажды.
Какую любовь подарила мне "Галатея"?.. Безграничную. Бескрайнюю. Неисчерпаемую. Она вместила в себе все — от звериного хохота питекантропа, до вдохновения создателя музыкальной симфонии. Только так я и могу определить: во мне словно соединились воедино миллиарды любовей тех, кто жил и кто еще будет жить на Земле. Была она светлой, эта моя феерическая любовь? Нет, она была как радуга — от черных вспышек яростной ревности, до розовой глупости; во мне жили Ромео и Отелло, раб и Цезарь, Дон-Кихот и Дон-Жуан; я был способен и убить свою любимую, и отдать за нее жизнь. Казалось бы, к кому мне ревновать, если я самый сильный, самый красивый, самый умный? А я ревновал ее к солнечным лучам, которые ласкали ее золотистую кожу; к ветерку, который трепал ее платье; ревновал ее к самой себе, если она задумывалась хоть на мгновение. Но то были мимолетные приступы ярости, — видимо, просто необходимые в любви, чтобы после них радость и приподнятость были еще ярче. Я кончаю. Меня зовет к себе сладкое забвение, непреодолимый яд. Мне все труднее сдерживать себя. А я еще должен рассказать все до конца. Только неделя прошла с тех пор, как я впервые включил "Галатею". За это время я не спал ни часа и спать не хочу. Может, я сплю во время действия аппарата? Не знаю. Не хочу я и есть: только два часа назад силой заставил себя проглотить два куска консервированной ветчины. Я НЕ ХОЧУ НИЧЕГО. Меня ничто не интересует. Только одно желание трепещет в груди: быстрее! Быстрее кончай и включай "Галатею"! Я еще держусь, потому что в сознании человека, наверно, есть что-то посильнее могучих темных инстинктов, пробужденных наркотизатором. Это — чувство долга, чувство ответственности перед человечеством. Автомат только что сообщил мне: запас мезонита исчерпан. Это означает, что мой звездолет превратился в мертвое космическое тело, которое будет мчаться в межзвездном пространстве по инерции, пока не попадет в гравитационное поле какой-нибудь звезды или не столкнется с другим вековечным путешественником. Очень и очень далеко до Земли. К сожалению я не набрал и десятой доли межзвездной скорости, и вряд ли локаторы Северного космодрома нащупают звездолет. Жаль. Мой ВЛ-3 еще мог бы пригодиться людям. Но меня утешает то, что в свои последние часы он просигналил ярким лазерным лучом мое предупреждение об опасности "Галатеи". "Галатея"… Теперь я понимаю зловещий намек Льва Черняка о "другом пути для удовлетворения примитивной жажды свежих впечатлений!.. Я описал только два "сеанса" грез. А их было двадцать или больше!.. Проклятый прибор немедленно выполняет самые невероятные, самые сокровенные желания! Я "побывал" и в звездной системе Альфы Центавра, и в самых отдаленных галактиках; я "превращался" в обитателей других миров и в первобытных ящеров; я "творил" новые законы природы и "ломал" старые… Беру эти слова в кавычки только для того, чтобы показать мое понимание бессмысленности этих грез. Но — честное слово! — все эти воспоминания живут во мне как несомненная реальность. И это — страшно. Бойтесь "Галатеи", люди! Опиум, морфий, мескалин, героин и прочие наркотики — ничто против этого всемогущего средства самоуничтожения! Не экспериментируйте с мозгом! Прощайте! Астронавт М. Кобзарь 30. XI. 2065 г., борт звездолета ВЛ-3.
Микола Дашкієв. «Галатея» (1966) Перевод Семена Гоголина По изданию: М. Дашкієв. Право на риск: Оповідання. — К.: Веселка, 1974 Использованы иллюстрации Виктора Кавуна и Анатолия Силаева.
Какую любовь подарила мне "Галатея"?.. Безграничную. Бескрайнюю. Неисчерпаемую. Она вместила в себе все — от звериного хохота питекантропа, до вдохновения создателя музыкальной симфонии. Только так я и могу определить: во мне словно соединились воедино миллиарды любовей тех, кто жил и кто еще будет жить на Земле. Была она светлой, эта моя феерическая любовь? Нет, она была как радуга — от черных вспышек яростной ревности, до розовой глупости; во мне жили Ромео и Отелло, раб и Цезарь, Дон-Кихот и Дон-Жуан; я был способен и убить свою любимую, и отдать за нее жизнь. Казалось бы, к кому мне ревновать, если я самый сильный, самый красивый, самый умный? А я ревновал ее к солнечным лучам, которые ласкали ее золотистую кожу; к ветерку, который трепал ее платье; ревновал ее к самой себе, если она задумывалась хоть на мгновение. Но то были мимолетные приступы ярости, — видимо, просто необходимые в любви, чтобы после них радость и приподнятость были еще ярче. Я кончаю. Меня зовет к себе сладкое забвение, непреодолимый яд. Мне все труднее сдерживать себя. А я еще должен рассказать все до конца. Только неделя прошла с тех пор, как я впервые включил "Галатею". За это время я не спал ни часа и спать не хочу. Может, я сплю во время действия аппарата? Не знаю. Не хочу я и есть: только два часа назад силой заставил себя проглотить два куска консервированной ветчины. Я НЕ ХОЧУ НИЧЕГО. Меня ничто не интересует. Только одно желание трепещет в груди: быстрее! Быстрее кончай и включай "Галатею"! Я еще держусь, потому что в сознании человека, наверно, есть что-то посильнее могучих темных инстинктов, пробужденных наркотизатором. Это — чувство долга, чувство ответственности перед человечеством. Автомат только что сообщил мне: запас мезонита исчерпан. Это означает, что мой звездолет превратился в мертвое космическое тело, которое будет мчаться в межзвездном пространстве по инерции, пока не попадет в гравитационное поле какой-нибудь звезды или не столкнется с другим вековечным путешественником. Очень и очень далеко до Земли. К сожалению я не набрал и десятой доли межзвездной скорости, и вряд ли локаторы Северного космодрома нащупают звездолет. Жаль. Мой ВЛ-3 еще мог бы пригодиться людям. Но меня утешает то, что в свои последние часы он просигналил ярким лазерным лучом мое предупреждение об опасности "Галатеи". "Галатея"… Теперь я понимаю зловещий намек Льва Черняка о "другом пути для удовлетворения примитивной жажды свежих впечатлений!.. Я описал только два "сеанса" грез. А их было двадцать или больше!.. Проклятый прибор немедленно выполняет самые невероятные, самые сокровенные желания! Я "побывал" и в звездной системе Альфы Центавра, и в самых отдаленных галактиках; я "превращался" в обитателей других миров и в первобытных ящеров; я "творил" новые законы природы и "ломал" старые… Беру эти слова в кавычки только для того, чтобы показать мое понимание бессмысленности этих грез. Но — честное слово! — все эти воспоминания живут во мне как несомненная реальность. И это — страшно. Бойтесь "Галатеи", люди! Опиум, морфий, мескалин, героин и прочие наркотики — ничто против этого всемогущего средства самоуничтожения! Не экспериментируйте с мозгом! Прощайте! Астронавт М. Кобзарь 30. XI. 2065 г., борт звездолета ВЛ-3.
---
Микола Дашкієв. «Галатея» (1966) Перевод Семена Гоголина По изданию: М. Дашкієв. Право на риск: Оповідання. — К.: Веселка, 1974 Использованы иллюстрации Виктора Кавуна и Анатолия Силаева.
