К. А. Кадор Той же монетой

Человек в черной рясе с капюшоном бесшумно двигался по людной площади Королевской Милости. Миновав Помост для Экзекуции в ее центре, он остановился у Храма Семи Вилний, называемого в народе Домом Гнева, чтобы отыскать глазами нужного ему мужчину, затем вошел в бронзовые двери храма, с изображенным на них тысячеликим кошмаром, бросив на ходу маленький черный камешек в протянутую чашу нищего, и смешался с разноязычной толпой, в то время как традиционные слова попрошайки: «Будьте благословенны, лорд», — обернулись потоком фантастических ругательств, когда тот увидел, что же явилось прибавлением в его чаше. Нищий вынул камень с брезгливым желанием отбросить его немедля прочь, но замешкался, разглядывая черную зеркальную поверхность — такие не встречались возле города Кхороса. В это мгновение внезапный шум отвлек его внимание, он выпустил странный камешек на землю и вернулся к своему занятию, забыв думать о даре и о незнакомце в рясе.

Шем, нищий, шел по безлюдной пустыне. Солнце висело у него над головой, черные камни на поверхности долины раскалились, причиняя боль его мозолистым ступням. Горячий воздух мучительно входил в легкие. Впереди, насколько хватало глаз, не было видно ни одной живой твари, исключая его самого, — ни тени движения, могущего означать ящерицу, ни обычных для пустыни колючих растений.

Вдобавок ко всему, он все же чувствовал на себе неприятный испытующий взгляд, имеющий оттенок вкрадчивого ожидания и злорадства. И мерзость заключалась в том, что Шем не имел ни малейшего желания находиться здесь, его естество отчаянно боролось против принуждения, толкавшего идти по пустынной долине, отчего он горячо молился своим богам.

Шем, нищий, проснулся от собственного крика, прямой как стрела, на провонявшем потом соломенном тюфяке и просидел, не смыкая глаз, до самого утра.

Боаз брился в заведении Ниссана-цирюльника. Темные круги под глазами и измученный взгляд выдавали болезненность лица, с резким контрастом выражающим наемного убийцу.

…С того времени, как Шем рассказал свой сон, меня начали мучить те же кошмары. Но прошлой ночью мне удалось пройти долину, я проснулся возле двух больших неподвижных камней. Поистине, это дьявольское место. Похоже, незаконнорожденный сын Ерлика наложил на меня проклятие!

Ниссан улыбнулся и сказал:

— Всемогущий Боаз убоялся сна! Хотя, — добавил он быстро, увидев гневный взгляд клиента, — подобный сон может напугать каждого. Мой совет: иди в Дом Наслаждения Шайи и наполни себя вином и женщиной. Держу пари, там ты забудешь свой нездоровый сон довольно быстро.

Боаз ухмыльнулся и приподнял ногу.

— Возможно, возможно. Но посмотри сюда.

Его ноги были испещрены порезами, одни начали заживать, другие казались свежими и кровоточили.

Несколькими днями позже Ниссан, цирюльник, стал весьма испуганным человеком. Заметно прихрамывая, он дошел до Площади Королевской Милости, свернул к Храму Анахиты, речной богини, которая покровительствовала его клану, и уединился с приходским священником.

…Итак, я прошел между двух исполинских камней, о которых говорил Боаз, и оказался в долине, очень похожей на первую, если бы не кольцо ограничивающих ее скал. На дальнем конце я увидел полукружье неподвижных камней на подходе к огромному утесу. Монсеньор, вы должны помочь мне. Представьте ваше собственное тело, движущееся помимо вашей воли… и каждую ночь становится все хуже. Не мне бороться со снами. Я не молод, здоровье мое пошатнулось, к тому же это… — сказал он, поднимая изуродованную ожогами и порезами ногу.

Священник в страхе отшатнулся.

— Вне всяких сомнений, это не обычный сон, это дело рук некроманта. Не держит ли этот Боаз за что-нибудь зуб на тебя?

— Нет, монсеньор. Он один из наемников Бартлока, который взимает десятину с заработков нищих, карманных и храмовых воров… — Он замялся в смущении, потом начал снова. — Уже два года Боаз приходит ко мне каждую неделю, чтобы побриться. За это время я не причинил ему иного зла, разве только случайно порезал.

— Подожди здесь, — велел священник. Через минуту он вернулся, держа в руках амулет и палочку. С помощью последней он начертил вокруг цирюльника, беспрерывно взывая к силе Анахиты, и трижды окропил его водой из наконечника. Затем он повязал амулет на шею цирюльника и произнес:

— Возьми и носи, не снимая. Это священный талисман, благословлен самим Первосвященником. На нем выгравированы три магических символа защиты. С ним ты будешь в безопасности. Богиня удовольствуется приношением двадцати зардов.

Ниссан настоял на тридцати; священник безмолвно взирал на это указание, как на воистину великий страх цирюльника, что священнику помешало положить в карман десятью зардами больше, помимо тех пяти, которые он заработал.

Выйдя из храма, Ниссан облегченно вздохнул. Он почувствовал себя настолько обновленным, что остановился у Помоста для Экзекуции поглазеть в толпе зевак на Королевскую Милость.

Когда сон не вернулся, Ниссан принялся возносить хвалу Анахите и ее священникам, наполняя патетическими гимнами уши своих клиентов, и даже не требовал с храма платы за новообращенцев.

Меж тем Шамаш, священник, не ликовал. На четвертый день, будучи, во внезапном и небывалом порыве религиозности, он решил, что Богиня прокляла его за присвоение тех десяти зардов и вознамерился исповедаться у Гудеи, главного служителя культа.

Шамаш вошел в роскошные покои Гудеи, тот поднял глаза от стола, вырезанного из монолитного куска малахита и сказал скучным голосом:

— Мне сказали, что ты хочешь исповедаться в грехе. Согрешил ли ты против Богини?

— Да.

— Каким образом?

— Я утаил от казны десять зардов, полученные сверх положенной платы. Богиня разгневалась на меня…

— Довольно. Проклятие положено между тобой и Богами. Верни двадцать зардов Храму, ищи мира с Богами и сними проклятие у священников Дома Гнева.

— Повинуюсь, Отец мой.

С внутренним трепетом Шамаш приблизился к Храму Семи Вилний, который в народе называли Домом Гнева. Он всегда недолюбливал это место из-за толпы нищих, окружавших храм, словно мухи, прекрасно понимая, что тот, кто идет обрести мир с властителями божественного гнева, будет щедрее обычного, надеясь смягчить милостыней ярость богов.

Проявив уважение к чину священника Анахиты, Шамаша не заставили ждать, а сразу провели на заднюю половину поразмышлять о грехе перед внушающими страх лицами Вилний, чьи гигантские статуи возвышались над алтарем в ужасающем блеске — каждая имела по восемь рук, в которых держала кнуты, мечи,