- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (15) »
Альфред Жарри Любовь абсолютная[1]
I Да будет тьма[2]!
Он живет в оконечности каменистой звезды. Это тюрьма ЛА САНТЕ[3]. В ее оконечности, где окаталоженных держат смертников, ведь он приговорен к смерти. Окаменевшая астерия[4], астра морская, дабы цвести, — звезд зерцало — ждала лишь, когда наступит сей звездный час. Солнце зашло по регламенту, рыбак жандармского рода сворачивает свои щупальца-удочки; велосипедист и кучер уже обернулись влюбленными самками светлячков; электрик звездной оси жестом гипнотизера, перстом указующего меж бровей, вызывает имитацию смерти. ЛА САНТЕ подобна Аргусу[5], у которого было сто глаз. Он живет на звездочке маленькой, в оконечности большой каменистой звезды; человек — один из цветков-присосок с руки звезды подводной морской. Последний затылочный позвонок, распустившись — как Хекель[6] сказал бы — распустившись на один всего лишь — последний — день, усваивает общее для всех цветов движение подсолнуха. К лампе. Камера современно отделана и обустроена в чисто английском стиле; строгая мебель под белой блестящей краской, нежные стены. На стенах нет никаких украшений, но к потолку подвешено солнце. Солнце или луна — звезда: она зажигается и гаснет в положенное время. Ни один наблюдатель не смог бы отметить ее движение автономное. Эта звезда неподвижна. Она благороднее всех звезд вселенной; она сама как небосвод, венец иль гильотины нож, будто последнее наложение диадемы. Имя ее — Зенит. И родилась она не из какой-то туманности. А масло в этой лампаде — Человек. Если бы в секторе смертников не досчитались кого, на каменном небосводе ЛА САНТЕ стало бы одной звездочкой меньше. Моисей говорил о тверди небесной[7]. Человек, что под сей звездой, есть — каков бы он ни был, и каковы бы ни были обстоятельства дела его, — человек примечательный. Он ведь создал звезду. Не астроном: астрономы возьмутся их открывать позднее. Скорее астролог: эта звезда загорается по причине его будущего. Это человек вроде Бога. По этой или же по другой причине, поскольку таково его настоящее имя, оно начертано на двери: ЭММАНЮЭЛЬ БОГ. Бог несколько ослеплен светилом своим. В Морском Музее[8] Лувра можно закрыться в одном из залов с крутящимся фонарем от обезглавленного маяка. Жирная огненная муха или светоноска с настойчивой регулярностью бьется о вашу прозрачную роговицу. Вы мигаете в ответ на мигание огромного ока. К счастью, оно слишком прерывисто для глаза гипнотизера и слишком ярко для зеркала-приманки. Бог несколько ослеплен светилом своим; ему бы хотелось поспать. И он гасит пару сигнальных огней, отраженных в море его очей. Так дракон прячет свой карбункул, единственный глаз и сокровище змея-циклопа, дабы припасть к источнику. Эмманюэль Бог пользуется сном, древней Летой[9], как временной вечностью. Вечности не хватает пространственности, чтобы в тюрьме уложиться, пусть даже и звездно расколотой. Вот почему на заре просят ее подождать во дворе. К ней пристань, подобная укреплениям в устье реки, тянется острыми волнорезами, от опор ее мостов выступающими, навстречу городу. Орфей[10] восстает с мехового ковра, город мурлычет под лампой, светило, сотворенное Богом земным под сводом, тянется, — полуостров земли в верхних водах, как улиточный глаз, — к небосводчатым звездам. Звезды действующие к торжествующим, голова, как светильников глаз, умоляет освободить ее от пуповинной шеи. Как знать, может быть, кометы, за собой оставляющие брызги-следы разрыва, ничто иное, как сыпь высвобождения ламп? По мнению многих, кометы бесхвостые — ангелы. Эмманюэль Бог ожидает звездного часа, когда и его голова отлетит. …Однако, если он не убивал или если никто так и не понял, что он убивал, нет у него другой тюрьмы кроме его черепной коробки, и он — всего-навсего человек, что грезит, сидя под лампой.II Странствующий Христос
— Каковы ваши средства к существованию? — У меня нет сбережений с детства, ни кола, ни двора, ни шиша, а в кошельке у меня три гроша: вот и все мои средства.Шарль Делен[117]«Сказки и легенды славного фламандца»
Один шаг внутрь улитки. То Волхвы ли бредут на свет звезды, надиром которой был хлев, иль Аладдин, нагруженный сокровищами из подземелий сада, идет снимать с плеч дивную Голову? Нет, это не проводник последней зари. Он один. И он — не аббат Фариа[12], что пробивал крепостные стены. Ни единой морщинки на глади стены. Есть лишь он, заключенный навечно, чьи слова ответствуют на допросах. Он один заметит, что остановлен лишь потому, что он в пути. Агасфер[13]. Эмманюэль Бог ведет диалог с призраком. На самом деле — монолог, ибо персонаж легендарный способен отвечать лишь легендой своей иль молчанием и первую приберегает для судей. Вот, что на исповеди, обращаясь к Молчанию, Эмманюэль изрекает: — Я — Бог, и на Кресте я не умираю. Я — немощен к смерти и недостоин мирры. Сумрачный Бог, к замене приговоренный на время, на тайный срок, от детства до тридцати трех лет. О сроке том ничего не известно, быть может, лишь потому, что ДРУГОЙ не пожелал — иль не смог — жить в это время. Наверное, он воплотился, как призрак крадет скороспелое тело: лишь два пространственных контура, два временных предела, достаточно плотны для чувств. Он не прожил со всей полнотой до тридцати в ту эпоху, зато его современники годы свои отжили, но вне временных катаклизмов. Марии Матери Божьей на двадцать лет меньше у подножия Креста, чем Марии Матери Человечьего Сына, приспевшего к предсказанной дате. Это дева придумала для него cripagne[14]. Я — Бог; и у меня не было детства. Новый Адам, взрослым рожденный, я явился на свет двенадцати лет, и изничтожусь — так, чтобы не умереть в тридцать — завтра! и каждое утро являет миллионы подобных мне преходящих богов, как тысячи алтарей, мириады месс и миллиарды просфор освященных. Я не вселяюсь — как не вселяются и они — окончательно в чьи-то тела и души. Мы исчезаем, вознесенные или подавленные, из этой юдоли, населяемой эпизодически. Есть некая вероятность того, что исчезание наше чаще всего совпадает с причастием тех, кто нас приютил, возобновив Страсть Христову. Итак, мы, похоже, чаще всего населяем людей, заброшенных в смертном грехе, дабы в них пребывать долгосрочно, — а, может, хоть это
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (15) »