русские артиллеристы подбили его танк, и машина загорелась. Эрнст чудом остался жив, хотя его экипаж погиб.

— Значит, не судьба была ему сложить голову на русской земле, — сочувственно промолвил Чуйков. — Кстати, как ваше здоровье, Фридрих? Может, вам нужна какая-то помощь? Не стесняйтесь, говорите все, как есть, — улыбнувшись уголками губ, добавил Василий Иванович.

— Спасибо, товарищ Чуйков, — благодарно откликнулся Паулюс. — Правительство ГДР обеспечивает меня всем, в чем я нуждаюсь. Я честно служу новой Германии…

Они беседовали, как давние друзья, доверительно говорили о том, чем сейчас живут и что их волнует. Но нет-нет да и касались войны, тех жарких схваток, которых сами принимали активное участие. Да, им было что сказать друг другу.

— Фридрих, вы, наверное, знали летом сорок второго года, когда подошли к Сталинграду, что одной из армий командую я? — спросил Чуйков. — Я, к примеру, знаю, как войска под вашим командованием летом сорок второго захватили Харьков. Вы взяли верх над моим старшим товарищем маршалом Тимошенко, а членом Военного совета у него был Никита Хрущев. Мы очень переживали эту трагедию. Я тогда понимал, что Паулюс стратег и он доставит Красной армии немало хлопот. Так оно и случилось.

Бывший фельдмаршал засмеялся, довольно качнул головой, но тут же его худощавое лицо посерьезнело.

— Успех под Харьковом, безусловно, порадовал меня, но и крепко подвел, — признался он. — Я уверился, что Сталинград возьму с ходу, даже самонадеянно заверил Гитлера, что пусть фюрер не сомневается в моем успехе. Но, увы, случилось фиаско: я не только не взял город, но сам попал в позорный плен. Мне было очень тяжело, но пулю себе в лоб не пустил, как того желал Гитлер. — Он с минуту помолчал. — А впервые услышал о вас как о командарме 62-й летом сорок второго года. Как это было? Если желаете, расскажу…

В бою на Мамаевом кургане немцы взяли в плен раненого капитана-танкиста, во время допроса сказавшего, что служил в 62-й армии, которой командует генерал-лейтенант Чуйков. О показаниях пленного было доложено генералу Паулюсу.

— Надо выяснить, что это за личность! — приказал командующий 6-й немецкой армией и вызвал начальника штаба армии генерала Шмидта.

Когда тот прибыл, Паулюс спросил у него, есть ли в документах штаба фотографии русских генералов, которые руководят армиями на Сталинградском фронте. Шмидт подтвердил, что имеются, но не всех.

— Давай их сюда! — распорядился Паулюс.

Шмидт принес в папке несколько фотографий с короткими надписями под ними. Фотографии показали русскому капитану-танкисту. Среди них он увидел и фото своего командарма.

— Вот этот генерал-лейтенант и есть Чуйков Василий Иванович! — проговорил с плохо скрываемой гордостью танкист.

Паулюс задумчиво разглядывал фотокарточку, потом вскинул голову и спросил у пленника:

— Вы коммунист?

— Да, — не стал отрицать пленный.

— Мы вас расстреляем! — зло бросил генерал Шмидт.

Рассказав этот эпизод Чуйкову, Паулюс констатировал:

— У вас, коллега, доброе лицо и доверчивые глаза, поэтому я вас тогда и запомнил.

Чуйков потер ладонью висок.

— Теперь мы с вами не враги, а ведь тогда, в сорок втором, когда в районе Сталинграда шли тяжелые бои, каждый желал другому быстрее потерять голову.

— Что поделаешь, Василий Иванович, на войне как на войне, — грустно вздохнул Паулюс. — Тогда я был искренне предан Гитлеру и все его приказы принимал как должное. Даже не сделал попытку прорвать кольцо, когда окружили мою 6-ю армию, — таков был категорический приказ фюрера, и я не посмел ослушаться его. Теперь же я стал другим, у меня на многое открылись глаза, и я сумел понять, что Гитлер — заядлый авантюрист, его захватническая политика была губительной для Германии. Прозреть мне помогли и ваши советские люди…

Наступившую паузу нарушил Чуйков.

— Ну а раненого капитана-танкиста вы расстреляли? — спросил он.

— Нет, я отменил приказ начальника штаба генерала Шмидта, — сказал Паулюс, и в его голосе не прозвучало ноты сожаления.

— Что, жаль стало пленного? — усмехнулся Чуйков.

— Нет. Скажу вам честно, как на духу, я вообще не сторонник расстрела пленных, хотя отдавал по своей армии жесткие приказы, — пояснил бывший фельдмаршал. — И потом, я ценил людей мужественных и стойких, даже если это были мои враги. Таким мне показался и пленный танкист. Когда генерал Шмидт объявил ему о расстреле, он и слова не обронил, не начал просить о пощаде, как не раз случалось с другими русскими пленными, он лишь так сжал зубы, что скулы у него побелели. Сразу было видно, этот танкист волевой человек. К тому же я сам танкист, и два моих сына были танкистами, о чем я уже говорил вам. Позже, когда мы уже были в плену, генерал Шмидт съехидничал: мол, когда-то пощадил коммуниста, а здесь вся охрана лагеря коммунисты, так что они нам покажут, где раки зимуют.

А вообще-то генерал Шмидт весьма плохо вел себя в плену: грубил персоналу, выкрикивал неоднократно «хайль Гитлер», и, если бы не мое заступничество, начальник лагеря под любым предлогом ликвидировал бы его. Правда, начальником штаба Шмидт был грамотным, на фронте четко ставил соединениям боевые задачи, кажется, я ни разу его не поправил и все документы, подготовленные им, подписывал. Что было, то было…

Матильда между тем накрыла стол, о чем сообщила хозяину, и тот пригласил Чуйкова вместе с ним выпить «за фройндшафт».

— Ну что же, с удовольствием, — согласился Чуйков. — Пусть у нашей дружбы вырастают сильные крылья.

Когда они сели за стол, Чуйков увидел бутылку шнапса, хотя был не прочь выпить родной водки или коньяка. Словно угадав его мысли, Паулюс сказал, что на фронте, под Сталинградом, он пробовал коньяк армянского производства.

— Такая вкуснятина, что до сих пор помню, — улыбнулся Паулюс. — Но такого коньяка у меня нет, Василий Иванович, — грустно добавил он.

— У вас, Фридрих, нет, зато у меня есть!

Чуйков кивнул переводчику. Тот мигом сообразил и принес из машины объемистый пакет. В нем были коньяк, русская водка, консервы, шоколад, другие сладости. Паулюс, глядя на все это роскошество, растерянно моргал.

— Василий Иванович, мне, право, неудобно, я пригласил вас в гости и должен накрыть стол, а не наоборот.

Голос у Паулюса дрожал, и по выражению его лица было видно, что чувствовал он себя неловко. Чуйков поспешил выручить его.

— Мы, русские, очень гостеприимны, Фридрих, и приходим в гости не с пустыми руками, — усмехнулся он. — Здесь пара бутылок коньяка, одну разопьем, а вторую оставлю вам, так сказать, в