Стиг Олссон, сорокалетний потомок викингов, покоритель десятка планет, занимался ерундой. Многие из бывших соратников пожали бы плечами, увидев, как ас косморазведки, простой, грубоватый и ничуть не сентиментальный, перебирает разложенные на столе камешки. Небольшие, округлые, они напоминали обыкновенную гальку, но были удивительной красоты — ярко-синие с сетью золотых прожилок.

— Янош, — тихо произнес Стиг, коснувшись одного из камней. — Робер, — выдохнул он, погладив другой, — Фабиан, Антонио, Болеслав, Гуннар, Алексей, Уве…

ЭТО ПРОИЗОШЛО пятнадцать лет назад на Кали — планете с нормальной, почти земной атмосферой, но невыносимо скверным характером. Не зря ей дали имя индийской богини смерти — четырехрукой фурии с безумным лицом, в ожерелье из черепов, держащей меч и отрубленную голову врага. Если к исследованию более покладистых миров сразу приступали ученые, то укрощение строптивых возлагалось на вояк из косморазведки. Конечно, даже самые опытные профи могли подкачать: рухнуть в расколовшую плато расщелину и свариться в заполняющем ее лавовом бульоне, погибнуть от резкого, в сотню-другую градусов, скачка температур, не отбиться от какой-нибудь плотоядной мерзости — ползающей, летающей или притворяющейся кустиком. Но штатских на их месте выкашивало бы десятками — при каждом неверном шаге.

Лейтенант Олссон считался везунчиком. С легендарным полковником Ризли, конечно, ему было не сравниться, но до сих пор удавалось перехитрить судьбу. Однако свирепая Кали не собиралась давать поблажки никому из пришельцев. И здесь, в ее владениях, Стиг за несколько секунд потерял сразу восьмерых из своей группы.

В одной неуютной, но, как думали, более-менее изученной местности они неожиданно напоролись на трубку Хольца. Сам Хольц, открывший эту дрянь несколькими годами ранее, по счастливой случайности сумел унести ноги. А вот им не повезло…

Представьте себе жуткую, с километр глубиной, дыру в земле, где происходят загадочные процессы. Одни минералы превращаются в другие, и содержимое гигантской «пробирки» то плавится, то вновь кристаллизуется, причем кристаллы эти безостановочно путешествуют вверх-вниз. Обычно сосуд с «похлебкой дьявола» (выражение того же Хольца) бывает плотно закупорен. Но с годами многометровая каменная пробка начинает разрушаться. Ее истачивают снизу агрессивные газы, превращая в нечто эфемерное, вроде готового осыпаться от малейшего сотрясения столбика пепла. Почему-то именно эту трубку в свое время проглядели, а у группы не было необходимой аппаратуры. Это ее и погубило.

Все произошло невероятно быстро. Под землей словно заворочался ожидавший своего часа исполинский червь. Напряг мускулистое тело, закрутил бронированной башкой, обрушивая изъеденную крышу своего жилища, и люди полетели в расширяющуюся воронку, как сброшенные со стола оловянные солдатики. Когда воронка поглотила последнего, «похлебка дьявола» выступила на поверхность. Отвратительное болотно-зеленое месиво бурлило, чавкало, плевалось дымящимися ошметками.

Командир группы и еще несколько человек уцелели чудом — они шли в стороне от остальных. Трубка почти сразу засасывала жертву на огромную глубину. Но вот именно — почти… Позже Стиг много раз прокручивал эту сцену в мозгу. И неизменно приходил к одному и тому же выводу: две-три секунды у него в запасе были. Были, черт возьми, несмотря на изощренное коварство богини Кали!

Если тебя угораздило попасть в трубку Кольца, выбраться самостоятельно нечего и думать. Но группу сопровождал «Кагуан» — летающий робот-охотник. Он должен был высматривать и обезвреживать самых ужасных местных монстров, которых не брал лучемет из стандартной экипировки.

Двух секунд все-таки не хватило бы. А вот трех — наверняка. В инструкции такой случай не был четко прописан, но Стиг, в принципе, знал, что делать. Он должен был сформулировать задачу для робота и отдать ему приказ. Примерно секунда уйдет у «Кагуана» на разворот. Затем охотник выстрелит ловчей сетью, она охватит незадачливую восьмерку и выдернет ее из объятий четырехрукой богини Кали!

Должен был… Два слова, коротких, как пощечины. Да, он был должен, но не смог. В тот самый момент, когда судьба доверила ему восемь чужих жизней, Стига захлестнул невероятный, дикий, первобытный ужас. Он окаменел, превратился в языческого идола, который не сдвинется с места, пока его не свалят и не поволокут к реке, чтобы утопить во славу нового бога.

Олссона никто никогда не осмеливался назвать трусом. Что же случилось? Может, дело в чистой физиологии — сильнейший стресс перерос в ступор? Впоследствии у Стига было сколько угодно времени для анализа. А тогда он просто стоял истукан истуканом и смотрел, как испражняется преисподняя, только что сожравшая его товарищей.

Потом прилетел полковник Ризли, которого подчиненные за необъятные габариты называли между собой не иначе как Гризли. Это действительно была легендарная личность. Никому другому во всей косморазведке не удалось бы выжить после стольких передряг, но от Ризли, похоже, отступилась сама смерть.

Полковник выслушал доклад с каменным лицом. Потом подошел к проклятому месту, с минуту молча смотрел, как в трубке варится «похлебка», и лишь затем разразился ругательствами, в которых знал толк как никто другой.

Отведя душу, он повернулся к совершенно убитому Стигу:

— Ладно, парней уже не вернешь, а ты мне нужен в полном порядке, не со съехавшей крышей. Слышишь?

Олссон молчал.

— Встряхнись, лейтенант! — рявкнул Ризли и сдавил плечи Стига своими медвежьими лапами. — Ты действовал по инструкции, так? Наверное, можно было что-то предпринять… Но, дьявол меня побери, никто не может предусмотреть всего! Верно я говорю?

— Так точно… — выдавил Стиг.

Ризли сочувственно посмотрел на лейтенанта и обратился к прилетевшему с ним офицеру:

— Ну, ты знаешь, что делать. Собираем комиссию, опрашиваем свидетелей… Приступай, сынок.

«Сынок» в звании капитана козырнул.

Стигу пришлось давать показания первым. Исполнив эту малоприятную обязанность, он повернул назад, на уже пройденный группой безопасный участок, чтобы побродить в одиночестве и собраться с мыслями. Но даже здесь ему поминутно казалось, что кто-то сверлит взглядом его спину, хмурит брови и осуждающе качает головой. Ощущение было настолько