(Терзаясь.) Нет, нет, не может быть! Но если в самом деле есть на немецкой земле такая низкая тварь… Скажи, речь идет о баварских герцогах?

Р. Нет. В конце войны вспыхнет восстание, и Виттельсбахам тоже придется бежать.

В. Куда?

Р. Куда? Ну, в Венгрию.

В. Хе-хе… Тогда, может, ганноверский дом? Или кто-нибудь из курфюрстов затеял меня спихнуть с трона? Может, гессенский?

Р. Новый вождь происхождения будет неясного и из низких слоев. Он поднимется высоко — и рухнет оттуда с грохотом…

В. Ну, я же говорю…

Р. …и обугленные руины Германии погребут его под собой.

В. Эй, хватит тут мне фантазировать! Хватит меня пугать, я не из пугливых. Сила, энергия! Прамм па-памм, прамм па-пам. Не успеет опасть листва, как мои солдаты вернутся домой с победой.

Р. Никто никуда не вернется, тем более с победой. Ваше Величество отречется от трона…

В. Кто? Я?! Распутин, ты с ума сошел?

Р. …потому что после проигранной Первой мировой войны…

В. После Первой?

Р. Ну да, после Первой.

В. Должен сказать, Распутин: меня сверх всякой меры раздражает твое дурацкое, поганое, старушечье кликушество.

Р. При чем тут кликушество? Я говорю лишь то, что произойдет. Если начнется война. Только в этом случае. Да, и я ведь даже еще не упомянул Восточную Германию?

В. Восточную… Германию…

Р. Ну да, Германскую Демократическую Республику. Гэ-Дэ-эР.

В. Распутин, какой в твоей жизни был самый неприятный случай?

Р. А что?

В. Боюсь, тебя ждет кое-что еще более неприятное. Причем очень скоро.

Р. Знаете, Ваше Величество… Если вы серьезно спросили…

В. Само собой. Ну?

Р. (задумавшись). Был у меня закадычный друг, Степа.

В. Понятно. Степа.

Р. Он тюменский был. Такой, знаете, здоровенный, немного неуклюжий, чисто медведь. Мы, тобольские, в общем-то всегда немного посмеивались над тюменскими… Вы, Ваше Величество, должно быть, меня понимаете, да?

В. Ну… да.

Р. Но этот, Степа-то, неплохой парень был.

В. Степа…

Р. Ну да, Степа. В общем, жениться Степа собрался. Долго он за своей невестой ухаживал, долго в женихах ходил, уж задумываться начал, потому как свадьбу все откладывали и откладывали… Отец невесты, Прохор Лукич его звали, генерал в отставке был и помещик у нас, в Тобольской губернии. Вы знаете, где Пермская губерния, Ваше Величество?

В. М-м-м… Давай дальше.

Р. В общем, день свадьбы назначили наконец. Гости съезжаются издалека, кто откуда. Я тоже, конечно, зван, еду на санях. И у Святодмитриевского брода кого, вы думаете, встречаю? А, Ваше Величество, кого?

В. Ну, говори.

Р. Ни в жизнь не угадаете…

В. Самого генерала?

Р. Нет.

В. А кого тогда?

Р. Да друга моего, Степу.

В. Как так?

Р. Вот в этом-то вся штука… Не догадались еще, Ваше Величество?

В. Может, и догадался… Но ты лучше скажи.

Р. Я как увидал его, так рот разинул: Степа, куда это ты? Все к тебе едут, а ты в противоположную сторону… Куда тебя несет, милый мой? Он отвечает: все сейчас объясню, только… дай слово, что сделаешь мне одно дело. Я, дурак, ему: да я! Да для тебя! По рукам? По рукам. Еще и магарыч он мне поставил.

В. Это… так в Сибири положено?

Р. Ну да… Ага, чуть не забыл: я же Вашему Величеству бутылку сибирской водки привез… Вот она, держите.

В. Ого! Ой, да зачем ты… Выглядит аппетитно… Это прямо из Байкала?

Р. Ну, скажем так, почти оттуда…

В. Ага… Словом, сидите вы со Степой вдвоем, на постоялом дворе, где-то в Тобольской губернии, водку хлещете…

Р. Все так. И Степа рассказывает мне свою страшную тайну. А тайна в том, что решил он все-таки не жениться на Марьюшке. Услыхал я это — и чуть с лавки не свалился.

В. Ну, а дальше?

Р. Да разве это мужик, если на такое способен?

В. Он хотя бы прощения у тебя попросил, что ты столько сотен верст проехал, а теперь должен возвращаться?

Р. Да где возвращаться! Об этом-то и речь.

В. Ага… Он ведь тебя попросил что-то сделать.

Р. Вот-вот. Тут он и сказал, что ему от меня надо… Ты, говорит, Гриша, поезжай туда, на свадьбу, да скажи Марьюшке, что свадьбы не будет… Я ему: ты что, шутишь? А он: какие там шутки! Скажи, что не насовсем отменяется свадьба, но теперь ее не будет. Как-нибудь в другой раз. Вот об этом, говорит, я тебя и прошу, дружище…

В. Так… И что?

Р. И все. Пришлось мне везти невесте и всем гостям весть, что свадьбы не будет.

В. Н-даа… Не завидую я тебе, Распутин.

Р. Еще бы!

В. Интересно, а что было дальше? Значит, приехал ты туда…

Р. Встретили меня как самого дорогого гостя. Все же знали, что я Степе лучший друг. Сколько шума было, сколько радости! Все со мной чокаются, обнимаются, шутки шутят, глаза у всех горят, язык у всех заплетается, морды красные…

В. Ну, а ты?

Р. Я не знал, куда глаза спрятать.

В. А новость-то ты им сообщил?

Р. Я же пообещал. Куда ж деваться-то?

В. И — что?

Р. Этого словами не опишешь. Когда выяснилось, о чем речь… Нет у меня слов… Если я скажу, что со стыда сгорал, — то я ничего не скажу. Это… это… страшно было.

В. Вот уж не думал, что с тобой такое бывает. Глядя на тебя, представить трудно.

Р. Трудно, но я сейчас в такую же историю попал.

В. А теперь кто хочет свадьбу отменить?

Р. Свадьбу, не свадьбу… Суть в том, что опять я принес важную весть. Да не кому-нибудь, а властителям мира. Весть о том, что можно спасти человечество от стольких страданий и бед, сколько не было еще за всю историю. Вот какую весть должен я передать. Но те, для кого эта весть предназначена, вовсе не рады ей. Другое хотят они услышать: каждый — свою маленькую, но радостную весть о том, какие несчастья обрушатся на его соседа.

В. Ух, как ты здорово говоришь, Распутин! Аж мурашки по спине…

Р. Ваше Величество, ради всего святого, ради Господа нашего прошу…

В. Какого еще Господа, Распутин? Я это только тебе говорю, народу это знать ни к чему, но Господу нашему давно уже капец. Нету его, был да весь вышел, откинул копыта, сыграл в ящик, отдал концы. Это еще Ницше сказал.

Р. (крестится). Господи Иисусе, а я об этом не слыхал еще… Ни сном ни духом не ведал… Пресвятая Дева Мария, прости нам такие поганые речи… Кто такой этот Ниче?

В. А, неважно.

Р. Ваше Величество, неужто это такое уж имеет значение для Германии: поставить Сербию на колени?

В. Чушь городишь, Распутин. Всем известно, что Сербия тут — последняя спица в колеснице, она — только повод в этой истории, в смысле в войне, в которую мы вступаем.