Эванс выдержал паузу. Зал настороженно молчал. Монотонно жужжал вентилятор.
— Повторяю, машина предельно чувствительна. Она замечает все. Скорость образования камней в желчном пузыре. Скорость отложения холестерина на внутренних стенках сосудов. Скорость изнашивания сердечной мышцы. Скорость роста злокачественных опухолей. Более того, — голос Эванса приобрел металлическое звучание, — более того, машина экстраполирует полученные данные. Например, определив скорость изнашивания сердечной мышцы н учитывая исходное состояние сердца, машина вычисляет срок, через который резервы сердца будут исчерпаны…
В зале зашумели. Эванс поднял руку. — Я прошу извинить меня, — сказал он со скрытой издевкой, — если мое объяснение слишком сложно. Я стараюсь изложить основной принцип, не вникая в детали.
Эванс словно не замечал впечатления, которое его разъяснения производят на попечителей. Он говорил теперь скучноватым, невыразительным голосом:
— Машина учитывает и дополнительные данные. Оператор вносит в программу, по которой работает машина, соответствующим образом зашифрованные данные об образе жизни и привычках подвергающегося исследованию человека. Для этого разработана специальная анкета. Она включает данные о профессии, потреблении алкоголя, наркотиков… Словом, машина получает все мыслимые сведения. Поэтому ошибка в ее показаниях, как установлено опытной проверкой, обычно не превышает шести — восьми процентов. Прошу вас обратить внимание на циферблат индикатора времени, — он показал на большой диск на передней панели машины. — Итоговые сведения фиксируются на этом приборе. Циферблат градуирован в годах, и стрелка показывает оставшееся человеку время… Я продемонстрирую это сначала без человека. Вот так…
Не обращая внимания на глухой шум в зале, он движением маховичка привел в действие индикатор времени. Тонкая стрелка дрогнула. Моментально наступила абсолютная тишина.
Стрелка двигалась по диску индикатора медленно, рывками. И каждый раз, когда она перескакивала с деления на деление, раздавался громкий отрывистый звон. Он звучал безжалостно и неотвратимо, как удар бича, как выстрел в гнетущей тишине. Эванс видел лица попечителей, ставшие вдруг серыми, неестественно бледными. Эти люди считали, что все можно купить. Но Время было неподкупно! И он, Эванс, показал им сейчас силу Времени. От этой мысли он вновь почувствовал прилив веселой злости.
А стрелка медленно ползла по диску индикатора..
— Хватит… — едва слышно произнес кто-то в зале. Эванс остановил индикатор.
— Продемонстрированная машина, — сказал он с нарочитой скромностью, — представляет собой лишь опытный образец. Она еще недостаточно совершенна. Надеюсь, что в результате дальнейшей работы удастся существенно повысить точность показаний. Я ожидаю, что машина будет определять оставшийся срок жизни пациента с точностью до нескольких недель. Разумеется, чем старше пациент, тем более точные показания можно получить на этой машине.
Он быстро оглядел зал. Здесь даже молодые казались стариками. Эванс с сожалением развел руками:
— Увы, надо признать, машина никогда не сможет учитывать несчастные случаи, например автомобильные катастрофы. Или… финансовые депрессии. Но в остальном…
Он вернулся к креслу, осмотрел провода.
— Быть может, кто-нибудь из присутствующих пожелает лично… так сказать… испытать действие прибора… Прошу вас, машина готова.
Он вновь включил индикатор времени. Стрелка, вздрагивая, поползла по циферблату. Индикатор резкими щелчками отбивал время.
— Прошу вас, господа, — настойчиво повторил Эванс.
Ему никто не ответил.
…Эванс сказал: «Да, мне никто не ответил», — и замолчал, глядя в окно.
Туман стал плотнее. Огни уличных фонарей превратились в мутные желтые пятна. Сейчас, в тусклом свете Эванс казался намного старше. Лицо его утратило волевое выражение. Передо мной сидел очень усталый человек.
— Скажите, — Эванс повернулся и внимательно посмотрел мне в глаза, — скажите, а вы… если бы вы были там… вы решились бы?
Я не успел ответить. Эванс перебил меня.
— Простите меня за глупый вопрос, — тихо сказал он. — Ни один настоящий ученый не побоится взглянуть правде в глаза.
— Она была пуста, ваша машина, не так ли? — спросил я Эванса. — Этот шкаф был пуст, да?
Он вскинул голову. Пепел от сигареты упал на скатерть.
— Нет, — он хрипло рассмеялся. — Машина не была пуста. Я набил шкаф всякой рухлядью. Я знал, что они не решатся… Работал только переделанный из старых часов индикатор. Это блеф. Это карикатура на мою идею, настоящую идею. Такая машина бессмысленна, не нужна. Но я должен был показать попечителям нечто эффектное… А идея моя… она по-настоящему человечна… Завтра мое выступление, — он достал записную книжку, — вот, здесь наброски. Послушайте, что я намерен сказать: «Средства, которыми располагает современная медицина, как правило, дают лишь статическое представление о состоянии организма. Они не позволяют судить, в какую сторону и с какой скоростью идут процессы. Так, однократное измерение температуры, констатируя ее величину, ничего не говорит о том, повышается или понижается в данный момент температура. Рентгеновский снимок раковой опухоли позволяет судить о ее размерах, но не может показать, с какой скоростью и в каком направлении идет процесс. Врачам приходится проводить ряд измерений через определенные промежутки времени. Но во многих случаях процессы идут настолько медленно, что последовательные измерения проводятся через несколько месяцев, даже через несколько лет. Более того, некоторые процессы, в особенности связанные со старением организма, мы вообще не в состоянии наблюдать. Для этого наша техника слишком груба. Врач не может определить, с какой скоростью, например, ухудшается зрение или изнашивается сердце. Физиология должна дать медицине столь точные методы исследования идущих в организме процессов, чтобы стало возможным в течение нескольких минут получать ясную динамическую картину. Это позволит предупреждать болезни