— Охотно, — сейчас же ответила я.
Это был именно тот случай, о котором говорят: «Сперва сказала, потом подумала».
— Ни в коем случае! — Ноткин протестующе взмахнул фотоаппаратом. — Только через мой труп! Ей же надо снимать финиш, а на вашей «Черепахе» она придет к вечеру.
— Послушайте, Ноткин. — Градов старался сохранять спокойствие. — вы понимаете разницу между дирижаблем и самолетом?
— Ну?
— Что «ну»? Моя «Черепаха»... Резкий удар гонга перебил Градова.
— Через пятнадцать минут старт, — Градов повернулся ко мне. — Решайте.
— Да.
— Отлично! Нужно утрясти еще в судейской коллегии. К счастью, вы корреспондент... Одну минуту!
— Что вы наделали! — осуждающе сказал Ноткин, когда Градов ушел. — Вы же ничего не увидите. «Черепаха» застрянет где-нибудь на втором километре... Ну ладно, ладно, — смягчился он, заметив мое огорчение. — Я вам устрою снимки. Эх, молодость, молодость...
Градов вернулся, озабоченно поглядывая на часы.
— Все в порядке. Однако уже время. Пора на «Черепаху». Миша!
Из люка вынырнул мрачный Миша.
— Помоги девушке, — приказал Градов.
— Счастливого плавания! — усмехнулся Ноткпн. — Пишите письма. За снимками придете в редакцию...
Кабина «Летящей черепахи» оказалась такой тесной, что я удивилась, как мог поместиться в ней Миша. Два стоявших рядом кресла, приборная доска, штурвал — больше ничего в кабине не было.
— Ну как? — протискиваясь в кабину, спросил Градов.
Ответить я не успела. На пирсе захрипели репродукторы: «Заводись!» — и тотчас же послышался оглушительный треск моторов.
Градов включил стартер. «Черепаха» вздрогнула, раздался рев двигателей... и сразу же заглох. Градов откинул люк.
— Миша! Проверь распределители на двигателях. Быстро!
Сквозь плексиглас иллюминаторов я видела, как судья поднял над головой флажок.
— До старта осталась одна минута, — сказал Градов. — Глиссеры идут к стометровой стартовой зоне.
Я промолчала. Мимо нас прошел судейский катер. Свесившись с кормы, Ноткин что-то кричал мне...
— Жалеете, что согласились? — улыбнулся Градов.
— Нет, что вы, — без особого энтузиазма ответила я.
Где-то впереди рванулась в небо ракета. Гонки начались. Десятки бурунов вспенили ровную гладь моря. Зрелище было захватывающее — в первые секунды глиссеры шли в одну линию, словно на параде.
— Хорошо идут! — крикнула я Градову.
— Плохо, — ответил он, пожимая плечами. — Дирижабли.
Он второй раз употребил это слово «дирижабли».
— Почему «дирижабли»?
— Вы знаете, как летает дирижабль?
— Конечно. По закону Архимеда. Он весит столько же, сколько вытесненный объем воздуха.
— А корабль?
Меня начали злить эти вопросы.
— То же самое. Его вес равен весу вытесненной им воды. К «Черепахе» это, по-видимому, не относится.
К моему удивлению, Градов весело рассмеялся.
—Вы угадали! К «Черепахе» это не относится. Современные глиссеры — по существу дирижабли с крыльями, помесь дирижабля с самолетом. Когда они неподвижны, их, как и всякий корабль, держит на воде большой объем корпуса. Они, так сказать, держатся наподобие дирижаблей. Когда они движутся, их поддерживает подъемная сила, создаваемая днишем иди подводными крыльями. Но поднявшись над водой за счет этой подъемной силы, глиссер из-за больших размеров корпуса испытывает огромное сопротивление воздуха — до восьмисот килограммов на квадратный метр поперечного сечения. Иначе устроена моя «Черепаха». Ее корпус имеет очень малую площадь поперечного сечения. Так сказать, «кожа да кости», или точнее «кожа да мускулы»: двигатели, кабина и ни сантиметром больше. Конечно, такой корпус во время стоянки утонул бы, но его поддерживают поплавки, расположенные между лодками. Поплавки эти имеют существенное отличие — они эластичны и наполнены воздухом. Когда глиссер движется, сопротивление воды создает подъемную силу, точно так же как воздух создает подъемную силу крыла самолета. Поплавки выходят из воды — они теперь не нужны. Я выпускаю из них воздух, складываю и убираю внутрь корпуса. Поперечное сечение глиссера, а следовательно, и сопротивление воздуха резко уменьшаются, и скорость возрастает. Когда двигатель останавливается, поплавки автоматически возвращаются в исходное положение и наполняются воздухом. Точнее, газами из специального порохового патрона.
— Но это опасно! — возразила я. — При внезапной остановке глиссер может утонуть.
— Нисколько. Подобно самолету, у которого остановился мотор, «Черепаха» имеет запас скорости. Проходит несколько минут, пока скорость уменьшится до опасного предела. За это время можно не только выпустить поплавки, но и наполнить их воздухом от порохового патрона или компрессора.
То, о чем рассказывал Градов, было интересно. Я вытащила записную книжку. Градов поморщился.
— Зачем? Об этом надо писать в спокойной обстановке.
Но во мне уже заговорила репортерская жилка.
— В таком случае еще один вопрос. Почему новое изобретение вы впервые решили испытать на гонках?
Градов рассмеялся.
— Послушайте, милая барышня, разве все должно быть разложено по полочкам? Изобретения — в институтах и лабораториях, гонки — в спорте... Вы же репортер, разве вы не видите, что новое рождается всюду, где человек работает? Изобретения — не цыплята, их в специальных инкубаторах не высиживают.
«Милая барышня» прозвучало подчеркнуто иронически. Только сейчас я обратила внимание на голос Градова — негромкий, очень спокойный, подчеркивающий отдельные слова. По-видимому, так он и говорил у себя в аудитории...
Я вдруг почувствовала себя студенткой перед строгим профессором.
— Вот зарубежные спортсмены, — продолжал Градов, — стремятся только к рекорду. Путь простой: меньше вес глиссера, меньше прочность, но больше мощность мотора. Отсюда и катастрофы: в пятьдесят втором году разбился англичанин Джон Кобб, через два года— итальянец Марио Верга... А я искал решение, которое