И в маленькой загадочной квартире,
Где не сумел достать нас император,
Все праздники мы прятались и пили,
Метелью окружённые, как ватой.
И ангелы нам пели в вышних хором,
Приоткрывая тайну бытия,
И хором с ними пел Филипп Киркоров,
Хрипели почерневшие друзья.
Сводило ноги, пол-лица немело,
В ушах стоял противный гулкий звон,
И нервы, словно черви, грызли тело,
Закопанное в жирный чернозём.
Мне друг пытался влить в рот граммов двести,
Хлестал по морде, спрашивал: «Живой?»
Но мнилось мне — то выговор еврейский,
Пришёл меня поздравить Боровой.
Да что упоминать расстройство речи,
Расстройство стула, памяти и сна,
Но глох мотор, отказывала печень,
И всё казалось, вот пришла Она,
Безмолвная, фригидная зазноба,
Последняя и верная жена.
С похмелья бабу хочется особо,
Но отчего же именно Она?
Она не знала, что такое жалость.
Смотрел я на неё, как изо рва.
Она в зрачках-колодцах отражалась
Звездой семиконечной Рождества.
Играть в любовь — играть (по Фрейду) в ящик,
Её объятья холодны, как лёд,
Её язык раздвоенный, дрожащий
При поцелуе сердце достаёт.
Ах, кабы стиль один грегорианский
Иль юлианский, всё равно кого,
Тогда бы точно я не склеил ласты
На светлое Христово Рождество.
Недежурный по апрелю (из цикла «Времена года», Весна)
Горькая пена
Стынет на губах.
Капельница в вену,
Моё дело швах.
Вышла медсестрёнка,
На дворе апрель.
Подо мной клеёнка,
Я мочусь в постель.
Травка зеленеет,
Солнышко блестит.
Медсестра, скорее
Камфару и спирт.
Стало моё рыло
Травки зеленей.
Эх, не надо было
Пить пятнадцать дней.
Клейкие листочки
Тополей и лип.
Отказали почки,
Я серьёзно влип.
Сохнет, стекленеет
Кожи чешуя.
Вобщем, по апрелю
Не дежурный я.
Видно, склею ласты,
Съеду на погост.
Что-то не задался
Мне Великий пост.
Здесь я, как бесполый,
Без всего лежу.
Пришёл, типа, голый,
Голый ухожу.
Ждут меня в кладовке,
Там где пищеблок,
Рваные кроссовки
Фирмы «Риибок»,
Куртка со штанами,
Мелочь в них звенит.
Всё меж пацанами
Честно поделить.
Всем, со мною жравшим,
Дайте по рублю,
Передайте Маше —
Я её люблю.
Обо мне когда-то
Вспомнит кто-нибудь?
Где дефибриллятор,
Два контакта в грудь?
Свесившись над краем,
Никто не орёт:
— Мы его теряем,
Ёбанные в рот!
Всем, сыгравшим в ящик,
Путь за облака,
Где отец любящий
Ждёт верного сынка.
Бухнусь на колени,
Я пришёл домой.
Ну, здравствуй, в пыльном шлеме
Зеленоглазый мой.
С высоты земля-то
Кажется со вшу,
Я с него, ребята,
За нас всех спрошу.
Слова песни из к/ф «Осень на Заречной улице»
Уж не придёт весна, я знаю.
Навеки осень надо мной.
И даже улица родная
Совсем мне стала не родной.
Среди моих пятиэтажек,
Где я прожил недолгий век,
Стоят мудилы в камуфляже
И сторожат какой-то Bank.
Как поздней осенью поганки
Мелькают шляпками в траве,
Повырастали эти банки
По затаившейся Москве.
Сбылися планы есел-Авива.
Мы пережили тяжкий шок.
И где была палатка «Пиво»,
Там вырос магазин «Night Shop».
И пусть теснятся на витрине
Различных водок до фига,
Мне водка в этом магазине
В любое время дорога.
Смотрю в блестящие витрины
На этикетки, ярлычки.
Сильнее, чем от атропина,
Мои расширены зрачки.
Глаза б мои на вас ослепли,
Обида скулы мне свела,
Зато стучат в соседней церкви,
Как по башке, в колокола.
И я спрошу тебя, Спаситель,
Распятый в храме на стене:
«По ком вы в колокол звоните?
Звоните в колокол по мне!»
По мне невеста не заплачет,
Пора кончать эту фигню.
Не знаю — так или иначе,
Но скоро адрес я сменю.
Зарежут пьяные подростки,
Иммунодефицит заест,
И здесь на этом перекрёстке
Задавит белый мерседес.
На окровавленном асфальте
Размажусь я, красив и юн,
Но вы меня не отпевайте,
Не тычьте свечки на канун.
Без сожаленья, без усилья,
Не взяв за это ни рубля,
Меня своей епитрахилью
Накроет мать сыра земля.
Кончаю так — идите в жопу,
Владейте улицей моей,
Пооткрывайте здесь найт-шопов,
Секс-шопов, банков и церквей.
После суицида
Зароют, а не похоронят
У перекрёстка трёх дорог.
И только пьяный грай вороний
Взлетит на запад и восток.
А вслед за ним, за этим граем,
Не огорчаясь, не спеша,
Простясь с землёй, не бредя раем,
В ад поплывёт моя душа.
Никто главу не сыплет пеплом,
Никто волос в тоске не рвёт.
Едва колеблемая ветром
