Вержилио Феррейра. Романы
Два романа Вержилио Феррейры
«Запечатлеть движение» — так охарактеризовал один португальский критик творческий импульс Вержилио Феррейры. Действительно, проследить путь человеческой мысли, сквозь все преграды рвущейся к истине, движение памяти, траекторию фантазии, уловить неслышный пульс времени в разноголосице сиюминутной суеты — вот круг задач, не перестающих занимать писателя на протяжении тридцатилетия его литературного труда. «Сегодня, как никогда, мир полон проблем, и именно роман способствует раскрытию проблемы, как таковой», — утверждает Феррейра. На сегодняшний день он — автор двенадцати романов, двух сборников рассказов и многочисленных эссе и переводов.
Феррейра стал одним из первых португальских писателей, отважившихся раздвинуть границы романного жанра: он синтезировал романный, публицистический и лирический строй. Наряду с такими своими соотечественниками, как Фернандо Намора («В вихре перемен», 1975) или У. Таварес Родригес («Распад», 1974), он стал создателем нового жанра, который португальская критика называет «романом-эссе-поэмой», — жанра, позволяющего полно и многоохватно отразить сложную современную действительность, не расставаясь при этом с субъективно-лирическим принципом ее освоения. Вержилио Феррейра родился в 1916 году в городе Мело. Начальное образование он получил в католической духовной семинарии, затем поступил в лицей, где специализировался по португальской словесности. К этому времени — ему девятнадцать — увлечение литературой становится уже серьезной страстью, Феррейра поступает в университет в Коимбре и начинает занятия на отделении классической филологии. Здесь ему открывается целый мир: юноша зачитывается трудами античных писателей, философов. Он ищет в диалогах Платона, рассуждениях Аристотеля ответы на глобальные вопросы, которых собственный жизненный опыт пока не может ему дать. «Что есть человек? И что не есть?» — эти слова из оды Пиндара, позднее давшей эпиграф к одному из его романов, становятся «ключом» ко всему творчеству Вержилио Феррейры. Еще студентом он начинает писать. Однако не только любовь к древним авторам формирует его вкус (хотя именно своему классическому образованию Феррейра обязан глубокой эрудицией, и отдельные мотивы, реминисценции и цитаты из античных поэтов и философов будут часто встречаться на страницах его произведений), — в годы обучения в университете он знакомится с творчеством современных бразильских поэтов и романистов, а, немного позднее — с португальским неореализмом.
Первое время творчество Феррейры развивается в русле этого течения. Неореалистические традиции, заложенные Алвесом Редолом и Фернандо Наморой, Мануэлом да Фонсекой и Карлосом де Оливейрой — отказ от мира «пресыщенной красоты и сентиментальных горестей» ради кричащей правды о жизни обездоленных, — привлекают Феррейру новизной и бескомпромиссностью постановки вопроса об «уделе человеческом».
Трагическому давлению жизненных обстоятельств, коверкающему людей, социальное положение которых вынуждает их вести недостойное человека существование, посвящены первые романы Феррейры «Путь далек» (1943), «Там, где все умирает» (1944), «Вагон „Ж“» (1946) и другие. Вагон «Ж» — железнодорожный фургон самого низкого класса, нечто вроде теплушки для перевозки скота — становится символом участи тех, кто нищ и бесправен. Жизнь — поезд, и нелегко тем, кому выпало путешествовать в вагоне «Ж»! Описывая в одноименном романе быт португальских трущоб, Феррейра подчеркивает, что для его несчастных героев кризисная или, как говорят экзистенциалисты, «пограничная ситуация» стала будничной нормой, ибо в таких условиях человеческая жизнь обесценена, сведена к «выживанию».
Действительно, одна из героинь романа, полунищая матушка Борралю, без конца рожает детей, уже заранее обреченных на несчастья. С малых лет они вынуждены отправляться «в люди», старшие сыновья сидят по тюрьмам, дочери пошли по рукам… Муж ее — инвалид, безработный, которого родные дети зовут дармоедом и вслух мечтают о его смерти. Наконец терпение семьи иссякает, и родные везут парализованного Шико в больницу, чтобы доктор дал ему какое-нибудь сильнодействующее снадобье и Шико «поскорее всех развязал». Доктор, конечно, отказывает, и тогда на обратном пути несчастный инвалид, собрав последние силы, вырывается из рук сыновей и падает под проносящийся мимо грузовик…
Шико сознательно приносит себя в жертву, чтобы смогли «продержаться» остальные. Но откуда у этих Борралю такая воля к жизни, откуда силы, чтобы поддерживать эту неистребимую жажду «быть»? Что-то, видимо, есть в человеке вечное, несгибаемое, что не отнимает у него даже в минуту крушения последнюю надежду, позволяет мечтать и ждать перемен, как мечтают и ждут молодые Борралю под звездным небом на пороге своей хибары.
Увлеченный этой проблемой, Вержилио Феррейра в 50-е годы отходит от неореализма, художественные возможности которого он плодотворно использовал для исследования «внешнего» слоя человеческого бытия, того, что в одном из своих эссе он назовет потом «пространством видимого». Противопоставляя обнаженно-публицистическому описанию жизни исследование «внутренних» законов человеческого существования, формирования личности, Феррейра теперь ставит своей задачей творческое освоение «пространства невидимого».
Проблема человеческой личности, ее силы и слабости, ее осуществления в современном мире, отныне становится центральной в творчестве писателя. В эти годы Феррейра испытывает значительное влияние экзистенциализма. Он пишет о трагическом противоречии между мрачным безвременьем салазаровской Португалии и живущей в каждом человеке жаждой вечности, между невозможностью применить свои силы и неограниченностью человеческих стремлений. Он готов воскликнуть вслед за испанским писателем и философом Унамуно: «Я жажду бессмертия… Мне оно необходимо!» Смерть абсурдна не потому, что прерывает бытие, а потому, что кладет предел человеческим свершениям. Феррейра понимает ее, по Сартру, как «превращение в ничто моих возможностей». Полноценная личность, по Феррейре, всегда стремится к «истинному быть» в противовес «конформистскому существовать», она активна, устремлена к идеалу. Самое трудное — остаться самим собой, сохранить свое лицо и избежать нравственной аморфности. Для Португалии времен фашистской диктатуры все это было отнюдь не отвлеченными вопросами, ведь от того, как решит их для себя каждый