сходили им с рук, не вызывая нареканий.

Нюлльхайм же посещал семейство Фабиани чаще, чем это было необходимо для их занятий с Карлом, более того, иногда случалось, что Карла даже не было дома. Тогда он сидел в комнате Терезы и восторгался ее ловкими руками, вышивавшими яркие цветы по серо-лиловой канве, или же слушал, как она худо-бедно справляется с ноктюрном Шопена на расстроенном пианино. Однажды он спросил, по-прежнему ли она хочет стать учительницей, как сказала ему при случае. Она не нашлась что ответить. Ей было ясно одно: она ни за что не останется в этих комнатах, в этом городишке. Как можно скорее она хотела, вернее, должна была получить какую-нибудь специальность, и лучше где-то в другом месте, а не тут. Домашние обстоятельства начали заметно ухудшаться, это не было тайной и для Альфреда. Однако мать по-прежнему — об этом Тереза помалкивала — принимала в доме своих приятельниц или тех, кого она так называла; иногда к ним присоединялись мужчины, и эти посиделки частенько затягивались до глубокой ночи. Терезу это мало беспокоило. Однако она все больше удалялась от матери. А брат и вовсе обособился от них обеих. За столом они обменивались лишь самыми необходимыми словами, и иногда Терезе казалось, будто ее, именно ее, не чувствующей за собой никакой вины, непонятно почему здесь считают ответственной за упадок в семье.

5

Во время следующего визита в больницу, которого Тереза ожидала чуть ли не с ужасом, поначалу все было хорошо, и она даже немного успокоилась. Отец беседовал с нею как в прежнее время, ровно, почти весело, водил ее по аллеям обширного больничного парка точно дорогую гостью. И только под конец перечеркнул все надежды Терезы, заметив, что при следующем визите он, вероятно, сможет ее встретить уже в генеральском мундире.

Когда на другой день она рассказала Альфреду Нюлльхайму о своем посещении больницы, тот попросил ее в следующий раз взять его с собой. Он намеревался — и это было известно Терезе — изучать медицину и стать невропатологом и психиатром. Спустя несколько дней они встретились за городом, словно на тайном свидании, и вместе проделали путь до больницы, где подполковник приветствовал их как желанных и даже с нетерпением ожидавшихся гостей. На этот раз он рассказывал о гарнизонах, где ему довелось служить в молодости, а также о поместье в Хорватии, где он познакомился со своей женой, причем о ней он говорил так, будто она давно уже умерла. А то, что у него есть сын, он, видимо, совершенно позабыл. Альфред был представлен также лечащему врачу, который общался с ним весьма любезно, почти как с молодым коллегой. Терезе показалось неприятным и даже весьма больно задело, что на обратном пути Альфред говорил об этом визите без всякой грусти, скорее в приподнятых тонах, как о каком-то необычном и для него в известной степени важном событии, и не заметил слез, которые текли по ее щекам.

6

В эти дни Тереза обратила внимание на то, что ее одноклассницы демонстративно изменили свое отношение к ней. Они шептались между собой и обрывали разговор, когда она оказывалась поблизости, а учительница больше вообще не говорила с ней ни слова и не обращалась ни с какими вопросами. По пути домой из школы никто из девочек не желал идти вместе с ней, а в глазах Клары Траунфурт, единственной, с кем она сошлась поближе, мелькало, как ей показалось, нечто похожее на жалость. От нее Тереза наконец узнала, что вечеринки у ее матери в последнее время утратили прежний вполне невинный характер, более того, утверждалось даже, что госпожу Фабиани недавно приглашали в полицию, где ей было сделано внушение, и теперь Тереза припомнила, что в последние две-три недели те компании и в самом деле перестали собираться в их доме по вечерам.

После таких открытий, сделанных с помощью Клары, Тереза, сидя за обедом с матерью и братом, заметила, что Карл ни разу не обратился к матери. Она вспомнила, что это молчание длится уже больше недели. Когда Карл поднялся из-за стола, а мать тут же удалилась в свою комнату, Тереза облегченно вздохнула, но, оказавшись в одиночестве за столом с неубранной посудой, на который из открытого окна падали лучи весеннего солнышка, она долго сидела неподвижно, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой, словно в дурном сне.

В ту же ночь ее внезапно разбудил неясный шум в прихожей. Тереза услышала, как осторожно открыли и заперли дверь, после чего на лестнице послышались тихие шаги. Она поднялась с кровати, подошла к окну и посмотрела вниз. Через несколько минут дверь в парадном открылась, из нее вышла пара — господин в мундире с поднятым воротником и закутанная до глаз дама. Оба они быстро исчезли за углом. Тереза решила потребовать у матери объяснения. Но когда представился случай, ей не хватило смелости. Она вновь почувствовала, до какой степени недоступной и чужой стала для нее мать. Более того, в последнее время вообще ощущалось, что стареющая женщина как бы намеренно дает волю своему и без того вздорному нраву. Она бесцельно бродила по квартире странной шаркающей походкой, что-то бормотала себе под нос и сразу после еды на долгие часы запиралась в своей комнате, где принималась писать скрипучим пером на больших листах бумаги. Сначала Тереза предположила, что мать сочиняет защитительную или обвинительную записку в связи с вызовом в полицию, потом решила, что та, вероятно, записывает свои воспоминания, о чем раньше не раз говорила. Но вскоре выяснилось — госпожа Фабиани однажды упомянула об этом за столом, как об известном и, в сущности, само собой разумеющемся факте, — что она пишет роман. Тереза невольно бросила на брата изумленный взгляд. Но тот смотрел мимо нее на солнечные зайчики, плясавшие на стене.

7

В начале июля Карл Фабиани и Альфред Нюлльхайм сдали экзамены на аттестат зрелости. Альфред выдержал их лучше всех в классе, а Карл всего лишь удовлетворительно. На следующий день Карл уехал, попрощавшись с матерью и сестрой так коротко и прохладно, словно собирался к вечеру вернуться. Альфред же, который согласно их договоренности должен был сопровождать его, остался в городе под предлогом легкой простуды своей матери. Он по-прежнему почти ежедневно появлялся в доме Фабиани, сначала для того, чтобы забрать свои книги и тетради, а потом чтобы узнать, нет ли вестей от Карла. Как-то само собой получилось, что за этими визитами последовали все более длительные прогулки с Терезой, поскольку погода в те летние вечера стояла прекрасная.

Однажды, сидя на скамейке в парке на горе Монах, он опять сказал, что для изучения медицины собирается осенью поступить в Венский университет. Для Терезы это не было новостью,