- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (33) »
Публикация Дмитрия Кузьмина Вавилон : вестник молодой литературы. Вып. 2 (18). – М., 1993
Сергей БОБРОВ
Сергей Павлович Бобров (1889-1971) жил долго и несчастливо. Успел побывать участником кружка по изучению поэтического ритма под эгидой Андрея Белого, руководителем литературной группы "Центрифуга", в которой начал творческий путь Пастернак, автором исследований по теории и истории (Пушкин, Языков) русского стиха - и одной из первых в России антиутопий ("Восстание мизантропов"), крупным специалистом по экономической статистике, ссыльнопоселенцем под Кокчетавом (попал рано, в 1934-м, потому и уцелел), переводчиком Вольтера, Стендаля, Шоу, Диккенса, известным популяризатором математических знаний (до сих пор не потеряли значения его книги для детей "Волшебный двурог" и "Архимедово лето"), мемуаристом и даже "старейшим советским писателем" (в издательской аннотации к автобиографической повести "Мальчик"). Но прежде всего Сергей Бобров был выдающимся поэтом. Начав с не лишенных изящества символистских опытов:Мечта стоит, как облако, в эфире,
И страж-поэт пред ней влачит свой плен;
Не сосчитать прерывистых измен,
Не обуздать плененной духом шири... -
Барновинные дерева, заростинные,
Ручьеватые передождики, клюхоть... -
Из неопубликованного (РГАЛИ: ф.2554 оп.2)
* * *
По сю пору недостаточно ясно, Но точней - и быть нельзя; Что за холод колючий и дикий! Шарманка моя, шарманка, Коричневая ручка и чернила: Немыслимо нам с Вами сыграть ничего Ни приятнее, ни веселей. Когда все спокойные рыла Отдыхают в тепле: Мое беспокойство - извольте - смыло Мой профиль на голосе моем. Только один мог бы, один, Только один... Мог бы догадаться: что я и как, Но он... не знаю, не знаю, Уж не помер ли милый мой друг. 1916* * *
Как и чем рассказать это, Эту гладь, свободу и тоску. Мне кажется: помнил некогда Теперь же припомнить. - мне - Так вот - каждая минута несет Отдельный отчетливый упрек, Ясное страстное имя, Которому имени нет. Что до того, искренно ли, я ли Представил себе всего страха боль, Нет, все пришло сурово и равнодушно, Я только могу за душой следить. 1917* * *
Уста кровавы и пламень суровыйУдарится в колокол птица И мертвая упадет, И ей отвечает важный, Отдаленный, глубокий звук. Не так ли в это сердце, Вспыхивавшее при огне Далеких пожаров и криков И выстрелов ночных, Теплый, в воздухе со свистом Стрижом игравший взгляд Ударяет неистовой Ласке таинственно рад. И вот он лежит, как птичка, В моих жадных руках, Как месяц, обходит кругом И тонет в моих глазах, Над ним загорается важная И темная мысль моя, Ему отвечает нежная Жалобная свирель стиха. 1920Кантемир
* * *
Мира горим негасимым громадам В пляс странный руки, Цветы глубиною, Бурно и звонко тонет утро В глаз изменяющийся простор. Сердце бросая отроги замира, О, пронзительнейшая ясь. Мир невозможно падает в губы, Струи огня, языки дождя. Это - творения единое кипенье, Птицы единственной долгий свист: Румянец услышишь ли, Тонкие пени, Губ неприметный Ломкий очерет. Входишь, дрожа, радуясь: - влага, Чуть колеблется вечерней мглой, Простирай нагие руки Над колеблемой чертой. 1922* * *
Ты - раздвигаешь золото алоэ, Ты - горишь улыбкой, ты - В пляс цветающих плечей, Ты - бежишь в очи ключом студеным, Замолкая тусклым блеском обломок речей. Я только дрозд журчливых слов потока, Надо мною - безмолвится В солнце горящий лист, Я гляжу на праздник небесных Ориноко, Где режет чистоту ласточки клич. О, прозрачных столбов воздушных Целящая пустыня, Блаженных и одиноких слов про тебя, Милый танец солнца нежной пыли, Сладкий, глубокий, как уста. Нет, повторить ли очарованье, Эти заливающие синью глаза, В этом море мира - мир и воля, Хрустальный берег радужного холма. 1922(Опубликовано в сб. "В Политехническом вечер новой поэзии...", с разночтениями)
* * *
Этот нежный отдых в долине, едва колеблемой ветром, В этой слезной и радостной очищающей глубине, Где плывет- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (33) »