Замыслов Валерий Александрович
Иван Болотников (Часть 1)
ВАЛЕРИЙ ЗАМЫСЛОВ
ИВАН БОЛОТНИКОВ
ИСТОРИЧЕСКИЙ РОМАН
Часть 1
ПО РУСИ
ГЛАВА 1
БАГРЕЙ
Черный гривастый конь мчал наездника по лесной дороге. Вершник, надвинув шапку на смоляные брови, помахивал плеткой и зычно гикал:
- Эге-гей, поспешай, Гнедок!.. Эге-гей!
Гулкое отголосье протяжно прокатывалось над бором и затихало, запутавшись в косматых вершинах.
Возле небольшого тихого озерца наездник спешился и напоил коня; распахнув нарядный кафтан, снял шапку, вдохнул полной грудью.
Вершник молод - высокий, плечистый, чернокудрый. Небольшая густая бородка прикрывает сабельный шрам на правой щеке.
Передохнув, наездник легко взмахнул на коня.
- В путь, Гнедок!
Вскоре послышался тихий перезвон бубенцов. Но вот перезвон приблизился и заполонил собой лес. Вершник насторожился: "Никак обоз".
Только успел подумать, как перед самым конем с протяжным стоном рухнула ель, загородив дорогу. Из чащобы выскочила разбойная ватага с кистенями, дубинами, рогатинами и обрушилась на обоз.
Трое метнулись к наезднику - бородатые, свирепые. Вершник взмахнул саблей; один из лихих, вскрикнув, осел наземь, другие отскочили.
А из чащобы - зло и хрипло:
- Стрелу пускай. Уйдет, дьявол!
Гнедок, повалившись на дорогу, заржал тонко и пронзительно. Стрела вонзилась коню в живот. Наездник успел спрыгнуть; с обеих сторон на него надвинулись разбойники.
- Живьем взять!
- Чалому голову смахнул... К атаману его на расправу.
Детина, сурово поблескивая глазами, отчаянно крикнул и бросился на ватажников. Зарубил двоих.
- Арканом, пса!
Аркан намертво захлестнул шею.
- Будя, отгулял сын боярский!
С обозом покончено. Мужики не сопротивлялись, сдались без боя. Дородный купчина, в суконной однорядке, ползал на карачках, ронял слезы в окладистую бороду.
- Помилуйте, православные! Богу за вас буду молиться. Отпустите!
- Кинь бога. Вяжи его, ребята,
- Помилуйте!
- Топор тя помилует, хо-хо!
Атаман пьян. Без кафтана, в шелковой голубой рубахе, развалился на широкой, крытой медвежьей шкурой, лавке. Громадный, глаза дикие, черная бородища до пояса. Приподнялся, взял яндову1 со стола; красное вино залило широченную волосатую грудь.
Есаул обок; сидит на лавке, качается. Высокий, сухотелый, одноухий, лицо щербатое. Глаза мутные, осоловелые, кубок пляшет в руке.
Медная яндова летит на пол. Атаман, широко раскинув ноги, невнятно бормочет, скрипит зубами и наконец затихает, свесив руку с лавки. Плывет по избе густой переливчатый храп.
"Угомонился. Трое ден во хмелю", - хмыкает есаул.
Скрипнула дверь. В избу ввалился ватажник.
- До атамана мне.
- Сгинь!.. Занемог атаман. Сгинь, Давыдка.
- Фомка днище у бочки высадил. Помирает.
- Опился, дурень... Погодь, погодь. Ключи от погреба у атамана.
- Фомка замок сорвал. Шибко бражничал. Опосля к волчьей клети пошел, решетку поднял.
- Решетку?.. Сучий сын... Сдурел Фомка.
Одноух поднялся с лавки, пошатываясь, вышел из избы. Ватажник шел сзади, бубнил:
- Мясом волка дразнил, а тот из клети вымахнул - и на Фомку. В клочья изодрал, шею прокусил.
- Сучий сын! Нетто всю стаю выпустил?
- Не, цела стая... Вот он, ай как плох.
Фомка лежал на земле, часто дышал. Кровь бурлила из горла. Узнал есаула, слабо шевельнул рукой. Выдавил сипло, из последних сил:
- Помираю, Одноух... Без молитвы. Свечку за меня... Многих я невинных загубил. Помоли...
Судороги побежали по телу, ноги вытянулись. Застыл.
- Преставился... Атаману сказать?
- Не к спеху, Давыдка.
К вечеру разбойный стан заполнился шумом ватажников. Их встречал на крыльце Одноух.
- Велика ли добыча?
- Сто четей2 хлеба, семь бочонков меду, десять рублев да купчина в придачу, - отвечал разбойник Авдонька.
- Обозников всех привели?
- Никто не убег. Энтот вон шибко буянил, - ткнул пальцем в сторону чернокудрого молодца в цветном кафтане. - Троих саблей посек. Никак, сын боярский.
Глаза Одноуха сузились.
- Разденьте его. Нет ли при нем казны.
Боярского сына освободили от пут, сорвали кафтан и сапоги с серебряными подковами. Обшарили.
- Казны с собой не возит. Куды его, Ермила?
Ермила Одноух сгреб одежду, рукой махнул.
- В яму!
Боярского сына увели, а Ермила продолжал выпытывать:
- Подводы где оставили?
- На просеке.
- Хлеб-то не забыли прикрыть. Чу, дождь собирается.
- Под телеги упрятали. Чать, не впервой,
- Подорожную3 нашли?
- Нашли, Ермила. За пазухой держал.
- Давай сюда... И деньги, деньги не забудь.
Ватажник с неохотой протянул небольшой кожаный мешочек.
- Сполна отдал? Не утаил, Авдонька?
- Полушка к полушке.
- Чегой-то глаза у тебя бегают. Подь ко мне... Сымай сапог.
Авдонька замялся.
- Не срами перед ватагой, Ермила. Нешто позволю?
- Сымай! А ну, мужики, подсоби.
Подсобили. Одноух вытряхнул из сапога с десяток серебряных монет.
- Сучий сын! Артельну казну воровать?! В яму!
Ватажники навалились на Авдоньку и поволокли за сруб; тот упирался, кричал:
- То мои, Ермила, мои кровные! За что?
- Атаман будет суд вершить. Нишкни!
- Что с купцом и возницами, Ермила? - спросил Давыдка.
- В подклет. Сторожить накрепко.
Яма. Холодно, сыро, сеет дождь на голову. Боярский сын в одном исподнем, босиком, зябко повел плечами. Наверху показался ватажник, ткнул через решетку рогатиной.
- Жив, боярин? Не занемог без пуховиков? Терпи. Багрей те пятки поджарит, хе-хе.
Багрей! На душе боярского сына стало и вовсе смутно: нет ничего хуже угодить в Багрееву ватагу. Собрались в ней люди отчаянные, злодей на злодее. На Москве так и говорили: к Багрею в лапы угодишь - и поминая как звали.
- Слышь, караульный
Но тот не отозвался: надоело под дождем мокнуть, убрел к избушке.
Багрей проснулся рано. За оконцами чуть брезжил свет, завывал ветер. Возле с присвистом похрапывал есаул. Пнул его ногой.
- Нутро горит, Ермила. Тащи похмелье4.
Одноух, позевывая, побрел в сени. Вернулся с оловянной миской, поставил на стол.
- Дуй, атаман.
Багрей перекрестил лоб, придвинул к себе миску; шумно закряхтел, затряс бородой.
- Свирепа, у-ух, свирепа!
Полегчало; глаза ожили.
- Сказывай, Ермила.
Одноух замешкался.
- Не томи. Аль вести недобрые?
- Недобрые, атаман. Худо прошел набег, троих ватажников потеряли. Боярский сын лихо повоевал.
- Сатана!.. Сбег?
- На стан привели. В яме сидит.
- Сам казнить буду... Что с обозом? Много ли хлеба взяли?
Одноух рассказал. Доложил и об Авдоньке. Багрей вновь насупился.
- Не впервой ему воровать. Ужо у меня подавится. Подымай, Ермила, ватагу.
- Не рано ли, атаман? Дрыхнет ватага.
- Подымай!
Разбойный стан на большой лесной поляне, охваченной вековым бором.