чуть ли не впервые в жизни называя её по имени.

Она качнулась и пролила воду от неожиданности.

— Ганя, — подбежал я к ней, — погоди!… Знаешь что, одолжи мне девять копеек. Мать с фермы придёт, я сразу отдам.

— Зачем? — лукаво взглянула она на меня. — На папиросы?

— Да какие там папиросы! Очень нужно… Я на рыбалку на ночь еду. Крючков купить, а то сельмаг закроется. Чёс-слово отдам. Одолжи.

— Только у меня девяти нету, у меня целых пятьдесят. Монеткой. Мать на книжку дала. Хорошая книжка продаётся: «Путешествие на „Кон-Тики“». Про то, как на плоту океан переплывали…

— Я сдачу принесу. Я быстро.

— Подожди, я вынесу.

Короче говоря, скрипачей я купил, Гребенючке сдачу отнёс, а когда мать пришла, и долг вернул. Всё вышло хорошо. Даже не пришлось долго просить у матери девять копеек. Сразу дала. И на ночь отпустила. Вот что значит быть хорошим и выполнять всё, что тебе наказывает мать!

Ещё и харчей напаковала полную торбу — будто я на месяц путешествовать еду.

И когда зашло солнце, я отправился в плавни. По дороге в сенях захватил ещё длинную толстую верёвку, которой мать когда-то телёнка привязывала. «Кто его знает, может, придётся связывать, так чтоб было чем…» — подумал я, ощущая при этом неприятный холодок в животе.

Глава XIV «Руки вверх!»

Кукурузо с удочкой в руках торчал по пояс в воде у берега. Торчал, должно быть, давно, потому что уже посинел и лязгал зубами.

— Я думал, что ты вовсе не приедешь, — сердито пробормотал Кукурузо, но я видел, что он прячет радостную улыбку. Видимо, он и вправду боялся, что я не приеду.

Кукурузо вышел из воды и стал приседать и в обнимку хлопать себя руками по спине, как извозчик на морозе, — согревался. Потом спросил:

— Ну как там?… Что нового?… Как мой дед? Ещё в милицию не заявил?

— Да что ты! Сидит себе спокойненько и косу точит. Про тебя и не думает.

Кукурузо нахмурился, и я понял, что ему неприятно это слышать. Ему, наверное, казалось, что он уже давно-давно на этом острове, а, оказывается, никто даже не заметил его отсутствия.

— Ну и правильно. Хорошо. Скоро вообще все забудут, что был такой я… И всё будет в порядке, — бодро говорил он, но в голосе слышалась грусть и тоска. Кому же хочется, чтоб его все забыли!

Я вынул из кармана кулёк со скрипачами и протянул ему.

— О, привёз! Вот спасибо! Ох, я соскучился! — И он тут же со скрипом впился зубами в пряник.

— Ну, а ты что же делал? Вчера и сегодня весь день? — спросил я.

— Да что — рыбу удил и просто так…

— Ну, а дневник свой ты хоть пишешь?

— Не-а, не пишу, — легкомысленно произнёс он, грызя скрипач. — Бросил. Это же всё равно что уроки готовить. Для того, что ли, я на необитаемый остров запроторился!..

Я ничего не ответил: я ведь знал, что там, в дневнике.

— Слушай, давай в цурки-палки сыграем. Я так давно не играл! — предложил вдруг Кукурузо.

— А что — можно, — согласился я.

И старые селезни-крыжаки, и пучеглазые жабы, и шустрые камышовки, и другие обитатели плавней впервые, наверное, в своей жизни услышали отчаянное и протяжное:

— Цурки-палки — накувалки накую-у-у-у…

Дотемна играли мы с Кукурузо. Перестали только тогда, когда уже не только цурки, но и палки не стало видно.

Ещё во время игры чем больше темнело, тем сильнее беспокойство охватывало меня. Я, конечно, старался не показывать этого Кукурузо, но с каждой минутой что-то всё противнее щемило у меня в середине. А когда совсем стемнело, я уже был, что называется, готов: едва сдерживался, чтоб не стучать зубами…

— Ну, теперь тихо, теперь — ни звука. Скоро он приедет, поставит сети, и тогда…— прошептал Кукурузо. Именно это «тогда» больше всего меня и страшило…

Ночь, как назло, опять была облачная, беззвёздная — будто кто-то накрыл землю чёрной дерюгой.

— Значит, план такой, — шептал Кукурузо. — Задерживаем с лодки. Я сижу на корме с ружьём, ты на носу с фонариком. Я говорю: «Р-руки вверх!» — ты в это время светишь фонариком и кричишь: «Товарищ Валигура, заходите справа, Николай Павлович, заходите слева». Чтоб он думал, что нас много. Так даже настоящие пограничники делают, когда задерживают шпиона…

— А… а что мы потом будем делать, когда задержим его? — поинтересовался я.

— Как — что?… Передадим в милицию. Товарищу Валигуре передадим.

— Так, значит, ты свой остров бросишь и не будешь больше Робинзоном? Рассекретится же всё…

Ох и зачем я это сказал!

— Нет, ни в коем случае! — категорически прошептал Кукурузо. — Я останусь на острове. А ты повезёшь его в милицию.

Мне стало совсем плохо.

— Да что… да как… да ну…— залепетал я.

— Подумаешь! Отведёшь к милиционеру товарищу Валигуре, и всё.

— Да Валигура же ещё спать будет, — чуть не заплакал я. — Что же я с этим бандюгой сам ночью буду делать? Он же меня задушит.

— Не бойся. Я дам тебе ружьё. Потом привезёшь.

— Н-не надо! Н-не давай! — теперь уже категорически прошептал я. — Я б-боюсь. Я ружья боюсь ещё больше, чем Кныша. Стрельну нечаянно, убью его, и меня расстреляют…

Я уже окончательно понял, что у Кукурузо никакого плана не было. Он всё продумал только до того момента, когда скажет: «Руки вверх!» — и Кныш станет, шатаясь, в лодке с поднятыми руками. А дальше, выходит, всё должен делать я. Дудки!

— Не! Так не будет! Я сам Кныша не повезу, как хочешь…

— Да ладно уж! Чего слюни распустил! До села вдвоём довезём, а потом я вернусь. Не знал я, что ты такой трус!

Мне стало стыдно. Кукурузо был намного храбрее меня. Ишь как уверенно держится! Я решил взять себя в руки.

Несколько минут мы молчали. И вдруг услыхали тихий шелест. Потом — плюх!… А затем-ляп-ляп-ляп!… Мы замерли. Сомнений не оставалось — Кныш забрасывал сети.

Мы напряжённо ждали. Наконец воцарилась абсолютная тишина. Кныш уехал. Мы подождали ещё немного. Тишина. Ни звука. Кныша нет.

— Ну, теперь на лодку и в засаду, — шепнул Кукурузо.

Он зарядил ружьё, дал мне фонарик, мы сели в лодку и тихо поплыли под берегом.

— О! Есть! — шепнул я. Я сидел на носу и первый увидел поплавки рыбачьей сети, которые белели на воде.

Мы загнали лодку в камыши как раз против поплавков. Замаскировались. Теперь нам осталось одно — ждать, долго ждать, может быть, даже всю ночь, до самого рассвета, пока не приедет Кныш выбирать рыбу.

— Спать нельзя. Ни минуты. А то начнём клевать носом, разморит — будем как мокрые курицы, и ничего не выйдет, — сказал Кукурузо.

— Ты прав, — вздохнул я. Мне уже сейчас хотелось спать.

Я широко раскрыл глаза, всматриваясь в темноту, в которой еле-еле можно было различить на фоне неба очертания камышей, но глаза сами собой слипались,